Квартирный хозяин Вяткина, каллиграф и собиратель древностей — Абу-Саид Магзум пригласил его вместе отужинать. Василий Лаврентьевич переоделся, влез в свой, ставший таким привычным, бекасабный халат, кавуши и отправился к Абу-Саиду.

Абу-Саид Магзум, как и Вяткин, был совсем еще молодым человеком. Сын Абду-Каюма Магзума — мударриса из медресе Шейбани-хана, потомка известного на Востоке историка и автора книги «Самария» — Абу-Тахира Ходжи, носившего в ишанстве имя Абу-Саида, получил свое имя в честь достославного предка.

Мальчику дали образование и воспитание, достойное имени. Из Абу-Саида вырос замечательный художник-каллиграф, катыб; его каламу принадлежали целые коллекции кытъа — табличек с мусульманскими изречениями, ими украшали самые красивые михманханы[2] Туркестана; из-под его же калама вышли сотни надписей, скопированных со зданий и памятников Самарканда, выполненных по заказам музеев России, Берлина и Лондона.

В серебряном ряду Заргарон, возле Регистанского базара, располагалась его крохотная лавка-мастерская. Здесь, на тщательно оструганном полу, ученик Абу-Саида Магзума разглаживал агатовым лощилом склеенные из нескольких листов плотной писчей бумаги длинные полосы. Сам Абу-Саид сидел на темном текинском коврике и тростниковым пером — каламом с широким срезом тушью и замешанными на меду красками писал кытъа и эпиграфические тексты.

Но он не всегда находился в лавке. Его чаще можно было увидеть на сквозном ветру, возле живописных порталов медресе, мечетей и гробниц, в склепах у надгробных камней, у подножия стройных минаретов и на строительных лесах, наверху, где саженные буквы надписей вяжутся в гирлянды слов и венки восхвалений.

Василий Лаврентьевич застал в михманхане Абу-Саида небольшое общество. На почетном месте сидели отец Абу-Саида мулла Абду-Каюм Магзум и сосед по лавке и дому, антикварий Эгам-ходжа Ходжимурадов, известный глубоким знанием истории города, старинных монет, тонким вкусом по части изделий ювелирного ремесла. Сам Эгам-ходжа тоже был потомственным ювелиром, хорошо разбирался в каллиграфическом искусстве, дружил с Абу-Саидом, и виноградник его дома вился на стропила сада Абу-Саида Магзума. Они были, как говорят в Самарканде, «хамсоя», то есть разделяющие тень.

Сняв у порога кавуши, Вяткин приветствовал друзей. Сели. Справились о здоровье ранее прибывших в этот дом, о здоровье вошедшего.

— У меня особенный день, — сказал Абу-Саид, когда гости отведали от трех блюд и запили их чаем. — Сегодня я окончил работу, которую делал в свободное время.