— Вот мы сидим здесь... Разделённые на классы людишки, жалкие такие и ничтожные. Такие как мы, сидим и плачем о своей горемычной судьбе, такие как они, — Мозес указал куда-то вверх, — думают, что так и должно быть. Копошимся в своих мирках, цепляемся за ниточки, а ниточки-то... Ниточки-то дёргают те, кто наверху, а их ниточки дёргают те, кто выше их, и так до са-а-амого верха. А ведь выше нас, там Вселенная. Там звёзд и галактик столько, сколько не жило на Терре людей за всё время её существования. Вот от начала существования сколько сменилось цивилизаций, а? И сколько рухнуло империй? Ты представляешь, а ведь за это время где-то в черноте космоса только-только начала свой жизненный путь какая-то звезда, а мы...

     — Твою-то душу, Мозес, мне вот твоя обдолбанная философия, ну вот совсем никуда не стучится. Я же пришёл не вести разговоры о галактиках, я пришёл с вопросом, — Нейтан протяжно выдохнул.

     — Я пытаюсь отринуть суету нашего существования, — Мозес разглядывал потолок и всё так же пыхтел самокруткой.

     — За то, что проведёшь, я хорошо заплачу, — Нейтану уже хотелось свалить, но этот наркот Мозес — единственный, кого он знает из тех, кому доступны входы и выходы в другие сектора.

     — Сколько? — тот отвлёкся от созерцания потолка и его взгляд даже стал более осмысленным.

     — Двадцать тысяч, — ответил Нейтан.

     — По рука-а-ам, — Мозес кивнул, довольно улыбаясь.