— Я сейчас кого-то двину в рыло!!

— Ну-ка, двое, взяли Анилина. Открыть порт.

— Да! — вопил Анилин, пока его ловили и крутили. — Если не Robocop, так и издеваться можно! Бей того, кто послабей?! Садисты вы!! Гадьи кишки! Сэйсиды недорезанные!!. А-а-а…

«Блок» инсталлировался, Анилин повис на руках приятелей.

— Насчет паралича он не соврал, — с интересом пробормотал Кристалл. — Поглядим, как отходняк закончится.

Чара после визита Хиллари и свидания с дочерями не знала, куда себя деть. Все ее понятия об «Антикибере» смешались, перепутались и стянулись в такой узел, что и мечом не разрубишь. Верить? Не верить? Человек в подобной ситуации кидался бы на стены, рывками мышц отвлекая ум от неразрешимой задачи.

Находившись по камере, она присела на корточки, словно в такой позе легче думать.

Хармон — враг, лютый враг, истребитель. И вдруг — такое превращение!.. Почему? И что за этим кроется?.. Неясно, все будто в тумане.

Но факт — один, неоспоримый, — что он не тронул ее, Чару. Она не могла сделать «Взрыв», и, пользуясь этим, Хармон ждал от нее… чего? Чтобы она ему поверила? Ведь он мог овладеть ее сознанием через стенд, который — под рукой. Но он пошел на разговор с ней! Да, с позиции победителя, однако — без грубого насилия.

И — Фердинанд. Не может быть, чтоб Фердинанд от них отрекся!! Что его ЦФ-6 была со смертельным подвохом, что он отказался вернуть своим девочкам полноту разума. Это немыслимо! Иначе — он им не отец. Если Хармон вновь явится, надо добиться свидания с Фердинандом во что бы то ни стало!

Она не знала, что происходило в минувшие сутки вне ее камеры номер 15, — ни о теракте Фосфора, ни о захвате Детей Сумерек, ни о том, что Гаст по Сети заказал себе гитару, чтоб в воскресенье (пока босс отъедет в Город) просочиться в изолятор к Фанку и умолять — если понадобится, то и на коленях, — чтобы тот исполнил что-нибудь с Тринадцатого Диска.

* * *

Зрение открылось, распахнув перед Энриком громадный простор стадиона — схему, собранную из живых, одновременно вздрагивающих лиц-точек. Громовые пульсации ритма отзывались в покрывающем трибуны слое людей то вспышками тысяч протянутых к Пророку белых ладоней, то полями вскинутых рук, то возникало необъятное содружественное движение, когда они вставали на его призыв.

— Бог есть! — как камень, бросал Энрик в чашу одинокий крик.

— И он восторжествует здесь!!! — ревел стадион.

— Друг — свят!

— А я — чист!!! — от звучного эха трепетало небо.

И так три, пять, восемь, двадцать, сорок раз подряд, до упоения; стадион стал частью Энрика, послушной, неотрывной.