Он видел небо с высоко бегущими облаками, газоны сочной зелени, ощущал дуновение ветра на веках и с упоением наслаждался свободой. Свобода, счастье и дыхание естественны, и их не замечаешь, когда они есть, и начинаешь ценить, лишь испытав рабство, горе и удушье.

Какая благодать — когда никто на тебя не глазеет, когда ты можешь делать то, что и обычный человек — зевать, чесаться, смотреть на часы, — и все это без оглядки, без ощущения, что за тобой следят, без мыслей о том, как ты получишься на фото! Всю жизнь за стеклом! Как же здорово просто быть, быть самим собой!

Но мимолетное ощущение растаяло так же, как и появилось. К реальности вернули двое в серой одинаковой одежде, пропуска и линии разметки зон допуска на полу в здании с темно-синими слепыми окнами, которые, как очки-плексы, отражали внешний мир, скрывая выражение глаз, защищая от любопытных взоров и никого не пуская в глубь себя.

Особенно поколебала душевное равновесие Пророка разметка на полу, вызвав волну старой неприязни, — точно такие же цветные полосы покрывали пол ненавистной Базы на Острове Грез; из-за яростного, почти безумного нежелания соблюдать зональность и вызвал конфликт, переросший в восстание, некто Энрик, ныне Пророк, а тогда просто экспонат в коллекции.

Прошлое не уходит бесследно, и Энрик до сих пор с предубеждением относился ко всяким запретам, ограничениям, правилам и ограждениям. Пепс неотлучно был рядом и внимательно следил, чтобы патрон не лез в двери с табличками «Посторонним вход воспрещен», а еще Пепс иногда водил автомобиль и флаер, потому что Энрика неумолимо тянуло нарушать правила движения, — вот и сейчас он с трудом сдерживался, чтобы не сунуть руку под перекрестье следящих глазков с лазерным мерцанием и пойти не туда, куда его вели двое серых. Шел он быстро, уверенным, рваным шагом, то ускоряя, то замедляя движение, поскольку поставил себе целью ни в коем случае не наступать на разноцветные линии. Серые шагали не в такт, сбивались с ноги, притормаживали, вырывались вперед, но ничем не показывали, что недовольны поведением гостя.

Энрика провели в комнату опознания; его уже ждали. Знакомить никого не было нужды — все знали друг друга благодаря TV, но легкий сероглазый шатен в тройке цвета маренго с искоркой все же счел нужным представить невысокого изящного субъекта в серой невзрачной униформе вошедшему — роскошному красавцу в атласно-черном, чуть приталенном костюме с застежкой, смещенной к правому плечу. На груди, как герб у форского князя, серебряной гладью были вышиты иероглифы; на шее — свешиваясь вниз, мягко светилась длинная двойная нить разноцветного жемчуга, добытого на разных планетах, — «Радуга Вселенной». Энрик остановил взгляд на ртом чуде в «Голконде», и ему тут же дали его поносить. Казенно и буднично прозвучало: