Несколько капель жидкости, поддерживаемые пятисильным гравитационным полем, вылетели из нататориума и шлепнулись на поверхность тротуара. Засмотревшись на резвящихся в воде купальщиков, я натолкнулся прямо на спины шедших впереди меня женщин.

Когда я опомнился, то увидел, что они остановились, чтобы приглушенными голосами побеседовать с улыбающимся чернокожим мужчиной, одетым лишь в несколько узеньких ремешков. Прежде чем я понял, что разговор вообще имеет место, незнакомец произнес:

– Пока, Сестрички. До скорого.

С этими словами он исчез, и мы зашагали дальше. Заинтересовавшись поведением моих спутниц больше, чем местными достопримечательностями, я начал подстраиваться под их шаг и зашагал рядом с ними, точнее, слева от них.

– Кто это был? – задал я первый вопрос.

– Мясо...

– ...настоящий вор...

– ...из тех, кто ворует чужое материальное имущество...

– ...но он – наш добрый друг...

– ...который, если бы ты был не с нами...

– ...если бы не был столь несостоятельным на вид...

– ...украл бы у тебя задние коренные зубы...

– ...и ты бы только потом это обнаружил.

– Мясо... его на самом деле так зовут?

Одна из женщин – Джуди? Джеззи? – пожала плечами и, к моему удивлению, выдала сольный ответ.

– Наверное, такое имя ему нравится. Большинство Сотрапезников сами выбирают себе новые имена или изменяют старые – такие, какие им по вкусу. Таково наше понимание свободы.

Я подумал о длинном, обременительном для запоминания идентификационном номере, от которого я отказался, когда навсегда оставил родительский дом и гипертекстовую комнату с лежащим в ней мертвым телом. Не был ли столь легкий отказ от прошлого еще одним свидетельством того, что я стал благосклонно относиться к сообществу Сотрапезников? Но какие же чувства я испытывал к другим здешним, удивительным, ни на что не похожим вещам? Был ли я сам чем-то одним, или двумя, или даже чем-то еще большим? Мне это представлялось совершенно непостижимым.

Поэтому я спросил:

– Вы действительно сестры?

– Нет...