Кто-то потрепал Богдана по голове — Трой Тобблер.

— Привет, золотенький! Дедушку на кресле катаешь?

Пухлые руки Троя торчали из коротких желтых рукавов зеленой с серебром парадной рубашки. Богдан бросил взгляд на свои — тоже пухлые, без намека на мускулы, но все-таки не совсем такие.

— Есть кто дома? — Трой помахал рукой перед глазами Богдана. — Что новенького у вашего как-там-его-звать? А какая вообще тюряга у ментаров? Им правда режут выводной механизм? Жесть.

Богдан помнил себя в возрасте Троя, помнил, как хорошо тогда было жить. Кодьяки еще владели кое-какими верфями в ЮАР и Европе, им принадлежало все здание на Хоув-стрит и чартерные дома в других городах. Все иногородние софамильники, бывая в Чикаго, привозили ему подарки. Им нравилось слушать его разговоры, а Лиза пела песенки, которые он сочинял.

— Трой, — сказал он, глядя на юного Тобблера со всей интенсивностью шестьдесят первого часа бессонницы, — ты уже кому-нибудь рассказал про Хьюберта?

— Нет. Как раз собираюсь.

— Лучше не надо. — Да ну?

Богдану хотелось стереть пацана в порошок, но он сдерживался.

— Ты ведь не сказал им, что взломал мою дверь, так ведь?

— Не-а.

— Ты сказал, что заставил меня самого открыть. Или Сэма. Вот и вышел чистеньким.

Трой усмехнулся.

— Так же и с Хьюбертом. Можешь рассчитывать на то, что я сам все выложу. Ну так как?

— Не, не пойдет.

На голову Богдана легла чья-то рука. Он смахнул ее и оглянулся. Это оказался пожилой человек в скафе чартера Кэндел (малиново-сине-черный).

— Твой софамильник спит, сынок? Или как?

— Самсон? Да, мар, наверное. Трой тем временем успел смыться.

— Жаль. Хотел выразить ему свое уважение.

— Я могу записать вас, мар, — предложило кресло. Чартиста это устраивало.