А спина у Молли – прямая, руки вытянуты… За дверь и куда-то вниз, и не к этому серому ящику, а к пистолету, этой маленькой штучке – Моне слышно, как она делает «чик-чик-чик», а потом слышатся три взрыва где-то далеко внизу, – и там, должно быть, сверкают три голубые вспышки. Но руки Моны уже обнимают Энджи, запястья щекочет испачканный кровью мех. Она заглядывает в пустые глаза, где затухает свет. Дальняя дорога, самый далёкий путь.

– Эй, – зовёт Мона, но никто её не слышит, только Энджи – но и Энджи уже не слышит, склонив голову на труп в спальном мешке, – эй…

Мона поднимает глаза – как раз вовремя, чтобы ухватить взглядом последнее изображение на экране и увидеть, как оно угасает.

А после этого долго – очень и очень долго – ничто уже не имело значения. Ни беззаботность покоя, ни хрустальный овердрайв, прокручивающий воспоминания на ускоренной передаче – и это вовсе не походило на обычную ломку, скорее это было похоже на чувство, когда всё осталось далеко в прошлом – так, наверное, чувствуют себя духи.

Она стояла в дверях между Молли и Сликом и смотрела вниз. В тусклом свечении больших старых ламп было видно, как, подёргиваясь, мечется по грязному бетонному полу металлический паук. У паука были большие искривлённые ножи, которые щёлкали и поскрипывали при каждом его движении, но больше там не двигался никто, а робот всё копошился, как сломанная игрушка, туда-сюда перед искорёженными останками маленького мостка, по которому когда-то давно она пробиралась вместе с Энджи и Черри.

Черри наконец смогла подняться на ноги – бледная, с обмякшим лицом – и сорвала с шеи дерм.

– ’то д’я расслабл’н’ муск’л’, – с трудом выдавила она.

И Мона почувствовала себя худо, потому что вдруг поняла, что опять наделала глупостей, думая, что пытается помочь. Но с «магиком» всегда так, и почему она не может перестать принимать его?

«Потому что ты подсела, идиотка», – услышала она слова Ланетты, но думать об этом ей не хотелось.

И вот они все просто стояли и смотрели вниз на металлического паука, который продолжал метаться по бетонному полу, окончательно разряжая свои батареи. Все, кроме Джентри, который отвинчивал болты, крепившие серый ящик к раме над носилками, переступая своими чёрными ботинками рядом с красным мехом Энджи.

– Слышите? – сказала Молли. – Это вертолёт. Большой вертолёт.

Она была последней на канате, если не считать Джентри, который просто сказал, что он не пойдёт, что ему плевать, что он остаётся.

Канат был толстый и грязный, с завязанными на нём узлами, чтобы за них цепляться, – это напомнило Моне что-то из её далёкого-далёкого детства. Слик и Молли спустили сначала серый ящик. Они опустили его на платформу, где металлические лестницы остались неповреждёнными. Потом Молли ловко, как белка, соскользнула вниз – казалось, она вообще не касается каната – и крепко привязала конец к перилам. Слик спускался медленно, потому что за спиной у него висела Черри, которая была ещё слишком расслаблена, чтобы одолеть спуск сама. Мона всё ещё чувствовала себя виноватой и подумала, не поэтому ли они решили оставить её наверху.