– А вы – один из секретарей мистера Суэйна? – спросила она у щетинистых перекатов плоти над воротником плотного пальто.

– Его секретарь? – Казалось, он обдумывает её вопрос. – Нет, – решился он наконец. – Я не секретарь.

«Ягуар» свернул на полукруглую подъездную аллею, оставив позади поблёскивающие металлические навесы и вечернюю реку пешеходов.

– Так ты поела? Вас кормили в полёте?

– Я была не голодна. – На лице маска матери.

– Ну, думаю, у Суэйна для тебя что-нибудь найдётся. Любит японскую еду наш Суэйн. – Прищёлкнув языком, Петал оглянулся на девочку.

Она смотрела мимо него, видя лишь поцелуи снежинок на ветровом стекле и стирающие их взмахи дворников.

Резиденция Суэйна в Ноттинг-Хилле состояла из трёх соединённых переходами городских домов в викторианском стиле, затерявшихся в снежной круговерти скверов, конюшен и переулков. Петал с парой чемоданов Кумико в каждой руке объяснил, что дверь номер 17 – это одновременно парадный вход и для домов номер 16 и 18.

– Нет смысла туда стучать, – сказал он, неловко взмахнув чемоданами в попытке указать на красную полировку и начищенные медные петли двери дома номер 16. – За ней нет ничего, кроме двадцати дюймов железобетона.

Взгляд девочки скользнул по подъездной аллее, где почти идентичные фасады домов уменьшались вдоль пологого поворота. Снег теперь валил гуще, и блеклое небо от света натриевых ламп приобрело оттенок лососины. Улица казалась вымершей, а снег – чистым и нетронутым. В холодном воздухе чудился незнакомый привкус, слабый, но всепроникающий намёк на архаичное топливо. Ботинки Петала оставляли огромные отчётливые следы. Англичанин носил чёрные, замшевые, с узким носком оксфорды на необычайно толстой рифлёной подошве из алого пластика. Вновь начиная дрожать от холода, она последовала по этим следам вверх по серым ступеням дома номер 17.

– Так, значит, это я, – обратился Петал к выкрашенной в чёрное двери, – впускайте.

Потом он вздохнул, поставил все четыре чемодана на снег и, сняв с правой руки перчатку, прижал ладонь к кругу яркой стали, утопленному в дверную створку. Кумико показалось, что она услышала будто бы комариный писк, который становился всё выше, пока не исчез совсем. Дверь завибрировала, это из своих пазов вышли магнитные засовы.

– Ты назвал его «Смок», – сказала японка, когда он взялся за ручку двери, – город…

Петал помедлил.

– Смок, – повторил он, – да, Смок. – И открыл дверь в свет и тепло. – Это старое выражение, что-то вроде прозвища.

Вновь подхватив багаж, Петал мягко протопал в устланное синим ковром фойе, обшитое панелями из белого крашеного дерева. Она вошла следом. Дверь за её спиной автоматически закрылась, с гулким стуком вернулись на место засовы. На белой обшивке стены висела картина в махагоновой раме – лошади в поле, крохотные фигурки в красных куртках. «Вот бы где жить этому призраку, Колину», – подумала она. Петал поставил чемоданы. На синем ковре таяли маленькие комки слипшегося снега. Англичанин открыл ещё одну дверь, за которой оказалась позолоченная стальная клетка. С лязгом отодвинулась складная решётка. Кумико недоумённо воззрилась на странное сооружение.