Он не знал того чувства перемены, которое она испытывала после того, как ей дома иногда хотелось какого-нибудь любимого блюда или конфет, и ни того, ни другого нельзя было иметь, а теперь она могла заказать, что хотела, прокатившись на тандемном велосипеде вместе с Татьяной до магазина, купить там груды конфет, издержать сколько хотела денег и заказать какое хотела пирожное.

Эта мелочная озабоченность Кити, столь противоположная идеалу Левина возвышенного счастья первого времени, было одно из разочарований; и эта милая озабоченность, которой смысла он не понимал, но не мог не любить, было одно из новых очарований.

Другое разочарование и очарование были ссоры. Левин никогда не мог себе представить, чтобы между им и женою могли быть другие отношения, кроме нежных, уважительных, любовных, и вдруг с первых же дней они поссорились, так что она сказала ему, что он не любит ее, любит себя одного, заплакала и замахала руками.

Первая ссора произошла, когда Левин вместе с Сократом поехал к новому дому в деревне, услыхав от соседа-помещика, что на границе его владений был замечен еще один гигантский загадочный кощей-червяк. Приехав разузнать, в чем дело, Левин не нашел самого червяка, но зато остановился поразмыслить над тем, что чудовище оставило после себя: это была огромная лужа охристо-желтой слизи и рядом с ней скелет человека, аккуратно избавленный от плоти. Вместе с Сократом они целый час увлеченно восстанавливали картину произошедшего, с особой тщательностью измеряли длину оставшихся следов при помощи триангулятора Сократа, который он традиционно извлек из своей бороды. Наконец они пришли к выводу, что этот механический монстр был на треть больше особи, от которой им пришлось отстреливаться I/Световой Пушкой/4 Гриши. Сократ провел собственный анализ данных, единственным выводом Левина было то, что этот кощей СНУ (на самом ли деле СНУ?) продолжал расти — но почему и как?!

Раскрасневшись от удовольствия, которое ему обычно доставляло любого рода расследование и открытие, Левин отправился домой. В пути одна радость сменилась другой, и вскоре мысли его полностью были посвящены Кити, ее любви, их общему счастью. Он ехал домой, только думая о ней, о ее любви, о своем счастье, и чем ближе подъезжал, тем больше разгоралась в нем нежность к ней. Он вбежал в комнату с тем же чувством и еще сильнейшим, чем то, с каким он приехал к Щербацким делать предложение. И вдруг его встретило мрачное, никогда не виданное им в ней выражение. Он хотел поцеловать ее, она оттолкнула его.