В квартале от отеля стояло старомодное здание. Ступенчатые грани его верхушки были стерты и изрыты так, что она смахивала на самую натуральную гору – с валунами, травой и водопадом. Водяной поток падал, разбивался о камни, падал дальше. Мона невольно улыбнулась: и с чего бы им так выпендриваться? Там, где вода падала на камни, поднимались струйки пара. Но не может же вода просто так течь на улицу, подумала Мона, это стоило бы слишком уж дорого. Она решила, что воду насосами закачивают обратно наверх и используют вновь, гоняя по кругу.

Что-то серое пошевелило головой там, наверху, вскинуло большие изогнутые рога, словно хотело посмотреть на нее, Мону. Отступив на шаг по ковру, она моргнула. Какой-то баран, но это, должно быть, дистанционка – голограмма или вроде того. Животное тряхнуло головой и принялось жевать траву. Мона рассмеялась.

Приход. Магик прокатился волной по внутренней стороне лодыжек, закопошился в лопатках. Холодное стягивающее покалывание, и больничный запах где-то в нёбе.

Раньше она боялась, но теперь страх ушел.

У Прайора нехорошая улыбка, но ведь он просто игрок, просто ввязавшийся в какую-то аферу пиджак. Если у него и есть деньги, то принадлежат они кому-то другому. И Эдди она больше не боялась; скорее она боялась за него, поскольку теперь ясно видела, как его воспринимают другие.

Ладно, подумала Мона, это не важно. Она больше не выращивает сомов в Кливленде, и никто никогда не затащит ее назад во Флориду.

Она вспомнила спиртовку, зимний утренний холод, старика, нахохлившегося в своем огромном сером пальто. Зимой он утеплял окна вторым слоем пластика. Тогда тепла печурки хватало, чтобы обогреть помещение, поскольку стены были обиты листами жесткого пенопласта, а поверх них – древесно-стружечными плитами. Там, где проглядывал пенопласт, его можно было ковырять пальцем. Если старик тебя за этим застукает – разорется. И с тем, чтобы содержать рыбу в тепле холодной зимой, работы у Моны прибавлялось: надо было закачать воду на крышу, где стояли солнечные зеркала, отбрасывающие свет в такие прозрачные пластиковые трубки. Отчасти помогали гниющие по стенкам баков водоросли; когда идешь вылавливать рыбу сачком, поднимается пар. Старик обменивал рыбу на всякую еду, на то, что выращивали другие люди, на спирт для печки и спирт питьевой, на кофейные зерна, на отбросы, которые шли на корм рыбам.

Он не был ее отцом, он повторял это очень часто, когда вообще открывал рот. И все же время от времени она задумывалась: а может быть, он ей все-таки отец? Когда Мона впервые спросила, сколько ей лет, он ответил, что шесть, так что она отсчитывала от этого.