Сергей дернулся, но Кожух навалился сверху. Придавил к та-буретуирезанулнад кадыком. Неглубоко, но до крови.

– Сиди, – сказал он. – А то без башки останешься.

– Эй! – раздался крик Малыша из-за стены. – Да у него здесь баба!

Живой глаз Артака сузился, и в нем Сергей отчетливо разглядел смерть. Да, за женщину в Степи убивали не задумываясь.

Молодая, способная рожать стоила, конечно, дешевле боевого кара, но дороже гаусс-винтовки.

Но дело было сейчас не в этом. С бабой возиться легче и приятней, чем с мужиком. Покажет и расскажет она все значительно быстрее. Значит, Сергей больше не нужен.

Значит, конец.

Сергей почувствовал, что его руки, ноги и туловище ему больше не принадлежат. Совсем. Как, например, кукле, направляемой рукой ребенка.

Только кукла не понимает этого, а Сергей понимал. И это приводило его в ужас больший, чем ожидание надвигающейся смерти.

Его правая рука, преодолев остаточное сопротивление своего хозяина, метнулась вперед, обхватывая ручку чайника. И через стол выплеснула недавно вскипевшую воду прямо на Артака.

Последствия этого оказались гораздо круче, чем от попадания в лицо человека живым кипятком. Артак заорал, выгибаясь назад, от него в прямом смысле слова повалил дым, его открытую кибернетическую начинку закоротило. Об этом красноречиво говорили крохотные молнии, сновавшие по его сетке заземления и вокруг оптического имплантата. Замолчав, он повалился на пол, но перед этим карабин в его руках выстрелил.

Сергей обнаружил себя лежащим на полу рядом с опрокинутым табуретом. Тело вновь выказывало ему свое полное послушание. В ушах звенело. Коснувшись рукой волос на голове, он обнаружил, что они тлеют. Лицо кололо жгучими иголочками, во рту ощущался привкус горелого пороха. Чертовски болело ушибленное об угол стола плечо.

Кое-как извернувшись, Сергей поднялся, опираясь на локоть, поискал глазами Кожуха.

Нашел.

Кочевник полусидел-полулежал у самой стены, от которой до стола было почти два метра. На его застывшем сером лице отпечатался невысказанный вопрос, начинающийся с «А?..».

Посередине груди Кожуха дымилась огромная дыра, проделанная выстрелившим в упор «манлихером». Сквозь нее можно было, не запачкавшись, просунуть руку и дотронуться до вымазанной кровью стены.

На лице Малыша, замершего в проеме двери, удивление, смешанное с испугом. Руки у Сергея немного дрожат, поэтому пуля вырывает здоровенный кусок дерева из косяка. Острые щепки, разодравшие Малышу все лицо, приводят его в себя. Он поворачивается и бежит обратно. В комнату Ирины.

– Стой! – кричит Сергей, бросаясь следом.