Но сейчас Лейтенант больше не был в этом уверен. Разве наша память не может иногда лгать?

Сергей:

Бусы из рябины. Он закончил их вырезать, когда уже стемнело. Тихо прошел в ее комнату, постоял, слушая ровное дыхание. Нагнулся, осторожно застегивая их на тонкой шее.

– Ав! – Ира укусила его за нос.

Он отпрянул, она звонко засмеялась. Вскочила с кресла, повиснув у мужа на шее, заглядывая вплотную ему в глаза. У них всегда перехватывало дыхание в эту минуту.

– Я думал, ты заснула со своей приставкой, – он обнял ее, проводя кончиками пальцев по спине. «Когда ты так делаешь, мне хочется мурлыкать, – говорила Ирина. – Ты будишь во мне кошку». – Не хотел тебя будить.

– А я и заснула. Диск кончился, – она укусила Сергея за ухо. – Но ты так громко топал и скрипел в коридоре, что я проснулась. А что это у меня на шее?

«Тринадцать рябиновых бусин», – хотел сказали, он, но из пересохшего горла вырвалось:

– Я тебя люблю.

Ира подняла брови в притворном удивлении. А ее руки уже расстегивали его рубашку, вытаскивая ее из-за ремня брюк. Она закатила на себе пижаму и прижалась животом к животу Сергея. Потерлась о него медленно, волнообразно.

– Говори еще, – потребовала она.

– Я люблю тебя.

– Еще.

– Люблю.

– Еще, – она опустила рубашку ему на локти, целуя ключицы, грудь, соски.

Он сжал зубы. Из низа живота рвалось животное яростное урчание. Потянулся к ней, она уже голая, гибкая, встала коленями на кресло, оглядываясь на него через плечо. Теперь пришла ее очередь шептать, вскрикивать и рвать ногтями в клочья ветхую обивку.

Ночь бродила за окном и стряхивала с веток живую влагу. Редкую, как слезы счастья на ресницах.