Нет, правда, а почему людей так бесит моя привычка подсчитывать все, что со мной происходит? Это мой способ сохранять контроль, бороться с энтропией, что в этом плохого?

Вторую мою девушку звали Виктория, и с ней я познакомился однажды в декабре. Она навернулась на льду и больно ушибла колено, – случилось это как раз напротив дома-музея Ликеева, что натолкнуло меня на довольно странные размышления о том, как много места занимает этот несуществующий писатель в моей жизни. Я помог девушке подняться и отвез на такси в больницу.

Мы встречались с ней пять месяцев и двадцать четыре дня, и все это время я тщательно скрывал от нее свою привычку все подсчитывать, потому что к тому времени понял, что женщин это дико бесит; особенно подсчет количества сношений (в скобках замечу: опытным путем я выяснил, что слова «сношение» и «коитус» их тоже бесят). С Викторией у нас не сложилось вовсе не потому, что я был «холодным» и «скользким»; она нашла во мне другие недостатки. Я был для нее недостаточно мужественным: не мог забить гвоздь, починить дверную ручку, прочистить засор, отрастить бороду, отремонтировать стиральную машину, перестелить и отциклевать паркет – короче, мужчина, в ее понимании, – это такой волосатый, вонючий чернорабочий, который спит в обнимку со своим ящиком с гаечными ключами и отвертками. И каждый раз, когда я предлагал вызвать специалиста, она презрительно смотрела на меня; не знаю, что у нее там за проблемы были с отцом, но в какой-то момент мне все это настоебело, и я сам предложил ей свалить из моей жизни и, чтобы сохранить симметрию своих отношений, назвал ее «холодной» и «скользкой».

Моя третья попытка была, пожалуй, самой успешной из всех; с Полиной мы встречались шесть месяцев и двенадцать дней, даже успели съехаться; ее не раздражала моя привычка подсчитывать наши занятия сексом, слова «сношение» и «коитус» ее только веселили, и она никогда не требовала, чтобы я отремонтировал холодильник или сменил колено у раковины на кухне. Ничего такого. Она, кажется, любила меня и даже прощала мне все мои бзики и странности. И все же мы расстались. Расстались потому, что в однажды, лежа с ней в обнимку под одеялом, я понял, что мне скучно. Вот так: под мышкой у меня сопела красивая женщина, а я лежал там, в этой кровати с ортопедическим матрасом под чистыми вкуснопахнущими простынями и думал о том, что попросту теряю время, думал о работе – о строчках кода, об алгоритмах, о нейросетях и миллионе других более интересных вещей. Мне было все сложнее уделять ей время, и вскоре я заметил, что и вовсе не хочу возвращаться домой. У меня много работы, говорил я, жизнь подождет.