- Мы не выживем.

       - Ну почему же... - начала было я, но он крикнул во весь голос:

       - Мы не выживем! Поздно было, для него - поздно! - по бледным щекам покатились слезы. - И плевать мне, что я предатель! Потому что не могу я смотреть, как его...

       Я побледнела как полотно, внезапно вспомнив все события последних дней. Неужели...

       - Зима, что?... - я схватила его за плечи, встряхнула, посмотрела в глаза. - Он что, еще и тебя шантажировал?... Может, еще не поздно?

       - А был кто-то еще? - севшим голосом безразлично проговорил парень. Вытер глаза. - И - поздно. Я не вы, не служитель света, нет у меня сил бросать близких под ноги победе. Можете меня отправить под трибунал, но я нас сдал, так что вот-вот начнется... За то, чтобы его оставили в живых. Так что, наверное, я все-таки мерзавец, а вы извинялись зря.

       Нет, не зря. Но не говорить же тебе, несчастному, прошедшему все круги ада за эти отпущенные сутки ребенку, что не могу я тебя винить? Что я видела, как ты мучился, разрываясь в поисках выхода, которого не было? Что не могу тебя винить, потому что сама была готова сделать то же самое - я, тот самый служитель добра и света?...

       Неведомый противник, безымянный вожак, ты обыграл меня.

       Откуда-то из глубины пещер раздались выстрелы и первые крики.

       Я закрыла лицо руками. Хотелось завыть от отчаяния.

    Глава двадцать шестая

    Глава двадцать шестая

       День начался препаршиво и прошел в полном соответствии со своим началом.

    Юлия Галанина

       "Мать" оттягивает израненную руку, на которой потихоньку расходятся свежие швы. Рана на бедре открылась, и штаны начинают буреть от засыхающей крови.