— А как ты связался с этими правосами?

— Порвал с нашими традициями и в конце концов оказался в Солдотне, работал там на буровых, — говорит Ворон так, будто И. В. полагается знать, где, собственно, эта Солдотна. — Вот там-то я запил, оттуда у меня и вот это. — Он указывает на татуировку у себя на лбу. — Там же я научился заниматься любовью с женщиной — это единственное, что я умею лучше, чем охотиться с гарпуном.

И. В. не может не думать, что трахаться и гарпунить в сознании Ворона — сходные виды деятельности. Но каким бы неотесанным он ни был, она ничего не может поделать с тем, что в его присутствии ее слишком уж разбирает.

— Работал и на рыболовецких судах, подрабатывал на стороне. Мы, бывало, возвращались с сорокавосьмичасового открытия сезона на палтуса — это было еще в те дни, когда имелись ограничения по рыбной ловле, — натягивали спаскомбинезоны, распихивали по карманам пиво и прыгали в воду, а там просто дрейфовали и пили всю ночь напролет. Однажды я напился так, что попросту отрубился. Очнулся на следующий день или пару дней спустя, уже даже не помню. И оказалось, я плаваю в своем скафандре посреди залива Кука — совсем один. Остальные ребята с моего корабля просто-напросто обо мне забыли.

«Надо же, как удобно», — думает И. В.

— Дрейфовал так пару дней. Очень хотелось пить. В конце концов меня выбросило на берег на Кодьяке. К тому времени у меня уже была белая горячка и еще много чего другого. Но меня вымыло возле русской православной церкви, они нашли меня, взяли к себе, привели в порядок. Вот тогда я и понял, что западная, американская, жизнь едва меня не прикончила.

«Ну вот, сейчас будет проповедь».

— И я понял, что выжить нам поможет только вера, только желание жить простой жизнью. Никакого спиртного. Никакого телевизора. Никакой дряни.

— А что ты тут делаешь?

К столу подходит официант. Глаза у него расширены от страха, движения нерешительные. Он идет не принять заказ, он идет, чтобы передать дурные вести.

— Прошу прощения, сэр. Вас спрашивают по радио.

— Кто это? — рычит Ворон.

Официант только оглядывается, будто даже произнести на людях это боится.

— Это очень важно, — только и говорит он.

С тяжелым вздохом Ворон запихивает в рот последний кусок моллюска. Потом встает, и не успевает еще И. В. хоть как-то среагировать, целует ее в щеку.

— Милая, на меня работка свалилась, или вроде того. Подожди меня здесь, ладно?

— Здесь?!!

— Никто тут тебя не тронет, — говорит Ворон в равной степени официанту, и залу, и И. В.

51

51