Не видь она полковника Нэйпира у крестовины полчаса назад, он бы ее покорил. Однако в самой этой двойственности было что-то притягательное, завораживающее – в полковнике, а через него и в остальных викторианцах. Они практически запретили себе показывать чувства – форма аскезы не менее суровая, чем у средневекового подвижника. Однако чувства у них есть, такие же как у всех, только проявляют они их с большим разбором, в тщательно рассчитанной ситуации.

Один из Кулаков споткнулся и упал, Нэйпир спокойно проткнул его саблей и переключился на второго – могучего детину, явно опытного фехтовальщика. Поединок между западной и восточной школой боевого искусства то приближался к Нелл, то удалялся. Противники смотрели друг другу в глаза, силясь угадать мгновенную смену намерений. Собственно выпады, защита и ответные уколы следовали неуловимо стремительно, так что глаз не успевал толком их различить. Нелл поневоле залюбовалась Кулаком: он проделывал множество плавных движений, словно потягивающийся в клетке тигр. Нэйпир двигался отточенно до занудства: прыгал на полусогнутых, смотрел на противника и, похоже, напряженно думал.

Глядя на блестящие медали и значки Нэйпира, Нелл поняла, что именно эта выдержка и сделала викторианцев богатейшими и могущественнейшими людьми мира. Умение задавить обычные, естественные чувства – своего рода мистическая наука, дающая волшебную власть над природой и более интуитивно-эмоциональными народами. В том же сила ниппонцев.

Исход поединка еще не определился, когда умная стрелка, размером с овода, влетела в разбитое окно, поводя антенной (длиною с палец, хотя и не толще волоса), и впилась Кулаку в загривок. Она куснула не очень глубоко, но, видимо, впрыснула ему в мозг быстродействующий яд. Кулак осел на пол, закрыл глаза да так, сидя, и умер.

– Не очень рыцарственно, – заметил полковник Нэйпир. – Думаю, за это надо благодарить какого-нибудь чинушу с Нового Чжусина.

Обыскали здание и нашли еще несколько настигнутых тою же смертью Кулаков. Снаружи толпа беженцев, попрошаек, пешеходов и рассыльных-велосипедистов по-прежнему текла невозмутимая, как Янцзы.

На следующей неделе полковник Нэйпир не пришел, но хозяйка не винила в этом Нелл, а, напротив, похвалила, что та правильно угадала желания Нэйпира и быстро нашлась. «Удачное представление», – сказала она.

Нелл не думала о своей работе как о театральной, и слово, выбранное мадам Пинг, долго не давало ей уснуть в ту ночь. Она лежала в темноте, смотрела в потолок и думала.

Сызмальства она рассказывала Букварю истории своего сочинения, а он часто вплетал их в сюжет. Вполне естественно было делать то же у мадам Пинг. Однако теперь хозяйка назвала это представлением, и Нелл должна была согласиться, что та в какой-то мере права. Ее история стала частью, но не Букваря, а другого человека.