– Телевизор тоже когда какой?
– Да, – сказал майор. – Когда «Панасоник» бывает, когда «Шиваки». А как припомнишь – глядь, и нет ничего. Только пар зыбкий клубится… Да я же говорю, все как у вас. Единственно, названий нет. Безымянно все. И чем выше, тем безымянней.
Маша не нашлась, что еще спросить, и замолчала, обдумывая последние слова майора. Таня тем временем что-то горячо доказывала трем прозрачным людям.
– А я вам еще раз говорю, что она от грома шаманит, – долетал ее голос, – все по закону. Ее в детстве молнией ударило, а потом ей дух грома кусочек жести подарил, чтоб она себе козырек сделала… А чего это я вам предъявлять буду? Почему она с собой носить должна? Никогда таких проблем не возникало… Постыдились бы к старой женщине придираться. Лучше бы в Москве с народными целителями порядок навели. Такая чернуха прет – жить страшно, а вы к старухе… И пожалуюсь…
Маша почувствовала, как майор прикоснулся к ее локтю.
– Маша, – сказал он, – я пойду сейчас. Хочу тебе одну вещь подарить на память.
Маша заметила, что майор перешел на «ты», и ей это понравилось.
– Что это? – спросила она.
– Дудочка, – сказал майор. – Из камыша. Ты как от этой жизни устанешь, так приходи к моему самолету. Поиграешь, я к тебе и выйду.
– А в гости к вам можно будет? – спросила Маша.
– Можно, – сказал майор. – Клубники поешь. Знаешь какая у меня там клубника.
Он поднялся на ноги.
– Так придешь? – спросил он. – Я ждать буду.
Маша еле заметно кивнула.
– А как же вы… Вы ведь живой теперь?
Майор пожал плечами, вынул из кармана кожаной куртки ржавый «ТТ» и приставил к уху.
Грохнул выстрел.
Таня обернулась и в страхе уставилась на майора, который пошатнулся, но удержался на ногах. Тыймы подняла голову и захихикала. Опять подул холодный ветер, и Маша увидела, что никаких прозрачных людей на краю поляны больше нет.
– Буду ждать, – повторил майор Звягинцев и, покачиваясь, пошел к оврагу, над которым разлилось еле видное радужное сияние. Через несколько шагов его фигура растворилась в темноте, как кусок рафинада в стакане горячего чая.
* * *