— Ну и чего?

— Вчера ее бывший объявился с букетом цветов и кольцом размером с шайбу. Вернись, говорит, я все прощу.

— А она чего?

— Она теперь в раздумьях.

Я чуть не расхохотался. Не знаю, что меня больше всего насмешило — то ли сконфуженное лицо Пашки, то ли его мальчишеская готовность при первых препятствиях искать запасной аэродром.

— Ты не гнал бы пока волну. Подумает она немного, послушает своего благоверного и даст ему от ворот поворот.

— Ага, а то ты женщин не знаешь! Муж в свое время променял ее на какую-то профурсетку, собрал манатки и ушел. Она его ждала, потом со мной сошлась. Как думаешь, в чью пользу они делают выбор, если мужик, поджав хвост, возвращается домой?

— Не знаю. Женат не был и с разведенными дела не имел.

— Так я тебе скажу: им надо побеждать. Во что бы то ни стало чувствовать свою правоту. Вот он пришел с букетом — все, она его сделала! Помурыжит немного и постелет кровать в соседней комнате, а когда он к ней ночью приползет — считай, снова «совет да любовь». Не хочу я играть в эти игры.

Я бросил окурок в урну, положил руку парню на плечо.

— Тут я тебе не помощник. Любишь — борись, а если тебе все равно к кому ходить, то Аня не вариант.

— То есть у вас все серьезно?

— Паша!

Он вздохнул.

— Ладно… Пошли этих Фунтиков досматривать.

Когда мы вернулись в комнату, Крутов вовсю сыпал цифрами: надои, урожаи, собранные налоги, зарплаты бюджетников, новые инициативы. В общем, что-то вроде «инда взопрели озимые». Дикция все так же хромала, но ее недостатки нивелировал темперамент. Пахомов выслушивал его речь со снисходительной улыбкой, а Хилькевич поедал оратора взглядом Кощея.

— Сейчас подерутся, — пояснила Аня.

Наконец, Крутов выдохнул, вытер платком блестевший под светом софитов лоб.

— Ну что ж, спасибо, — сказал ведущий Максим Кондрашов. — Сейчас очередь ваших соперников, господин Крутов, задавать вам вопросы или оставлять свои комментарии. Прошу вас, господин Пахомов.

Мистер Белая Рубашка приосанился, повернулся к своему собеседнику.