— Ствол определили, — потухшим голосом сообщил Иван Терентьевич. С момента нашей последней встречи он выглядел еще более постаревшим.

— Да, я в новостях слышал. Поймают парня?

— Не знаю. Патрули уже почти двое суток стоят на всех выездах из города. Просочиться можно только лесом. Но если он уже ушел, то пиши пропало. Только федеральный розыск, а это долгая история.

— А если он все еще здесь? Как вы сами думаете? Вы же служили с ним не один год, можете знать его психологию, повадки, привычки.

Старлей только грустно усмехнулся.

— Ни черта я о нем не знал, как оказалось. Был бы он из какой-то неблагополучной семьи, а так-то чего ж… Хоть и с матерью жил, но рос-то нормальным парнем. Вот что с ними делается на пустом месте, а? У меня половина в подчинении — молодежь! Оболтус на оболтусе! Вот Матвей еще есть, патрульный, вечно оружие теряет, протоколы заполненные бросает где ни попадя. Светка, напарница его, как поссорится с очередным кавалером, истерить начинает, людям грубит. Дал же бог команду! Ни черта я не знаю, какой к ним подход найти…

Жалко мне стало старика.

Что с нами делается? — снова задал я себе этот вопрос, глядя на звезды. Не в трущобах, не в каменных гетто, не в депрессивных рабочих поселках, а вот здесь — что?!

— Молчит Русь, не дает ответа, — прошептал я вслух.

— Что ты говоришь?

— Так, ничего, милая. Ты знаешь, я сейчас подумал, что нас, наверно, стало слишком много здесь. Нас — приезжих.

— Что в этом плохого?

— Мы вносим в вашу жизнь хаос.

— Но ты-то хороший. — Аня погладила меня по щеке. — Побриться бы только. И ребята же вот нормальные, трудятся.

— «Я добрый, но добра не сделал никому»… Есть такой певец у нас, Константин Никольский. Хорошая песня… Знаешь, нам бы со своей жизнью разобраться, а не в вашу лезть.

Она отстранилась от меня.

— Так, милый, мне не нравится твое настроение.

— Мне тоже.

— Что ты предлагаешь? Все бросить? Сесть в этот ваш поезд и уехать?

Я, наконец, оторвал свой медитативный взор от звездного полотна, посмотрел на свою девушку. Из-за света фонаря, висевшего над крыльцом, я плохо видел ее черты.