85

Кристиансхавн, 19 мая 2014 года

Орган в храме Христа Спасителя в Кристиансхавне исполнял в честь Могенса, чьи бренные останки лежали в темном гробу перед главным алтарем, отрывок из увертюры к «Тристану и Изольде». Томас стоял в дальнем конце громадного помещения, глядя оттуда на Луизу и ее ближайших родственников, сидевших в первом ряду, перед которым высились большие мраморные ангелы. Томас зашел в эту церковь впервые после похорон Евы. В тот раз органист играл «Скоро будет тишина» Кима Ларсена[55], и народу в церкви было битком. Узнав из сообщений прессы о ее трагической смерти, люди пришли отдать Еве последний долг. Казалось, весь Кристиансхавн хотел с ней проститься. Могенсу не досталось таких торжественных проводов – церковь была почти пуста.

Прошла неделя с тех пор, как им выдали тело Могенса и они доставили его в Данию. С этим не возникло никаких проблем. Похороны пришлось отложить на такой срок только потому, что Луиза непременно хотела, чтобы церемония прошла в храме Христа Спасителя.

Томас смотрел на Луизу. Она сидела вся в черном, но даже в трауре была чертовски хороша. Он видел ее сейчас впервые после возвращения в Данию. Тогда они переночевали на «Бьянке», любили друг друга и вместе заснули крепким сном, но когда он утром проснулся, ее уже не было рядом. Потом он пытался ей звонить, посылал эсэмэски, но она не отвечала. Тревожась за нее, он в конце концов позвонил в Архитектурное училище, чтобы узнать, появлялась ли она на работе, и услышал, что да. Он попросил секретаршу передать ей, что он звонил, но Луиза так и не откликнулась.

Томас решил, что ее молчание объясняется тем, что она вернулась в знакомое окружение. Рядом с ней сидел ее бывший муж. По крайней мере, так решил Томас, глядя на мужчину, который заботливо обнимал ее за плечи. Судя по его виду, он был лет на десять-пятнадцать старше ее. Это был загорелый, седеющий джентльмен в строгом костюме. С другой стороны рядом с ней сидел сын-подросток с длинными белокурыми волосами, одетый в помятый смокинг. Наверное, специально приехал из школы, чтобы почтить память дядюшки. Видимо, горе их объединило, укрепив распавшиеся узы. Томас подумал, что ему незачем досиживать до конца церемонии, и поковылял к выходу.

Томас налил для Мёффе воды, насыпал корм в миску и отнес все на корму. Лежа в углу, английский бульдог искоса следил за его действиями, не делая ни малейшей попытки встать. Объявление голодовки было лишь одним из многих способов, которыми пользовался Мёффе, чтобы выразить свое недовольство тем, что его бросили одного. Кроме этого, Томас нашел несколько изжеванных и разодранных маек, но, словно этого было мало, пес еще и нагадил ему в ботинки.