-Спасибо, Олегыч.

Я отдал машинисту пустую миску и приподнялся.

-Лежи! – испугался он.

Я послушно опустил голову на твердую подушку.

Огонь мерцал, скованный железом печки, гудел в тщетном стремлении вырваться на свободу. Шрам сидел за столом, подперев голову кулаком. В красноватом свете буржуйки его изуродованное лицо выглядело печальным. Перед ним стояли три закопченные кособокие кружки.

Олегыч, порывшись в проводах, выудил бутыль с зеленой жидкостью.

-Последняя, - слегка смущаясь, сообщил он.

Темная зеленка, блестя, потекла в кружки, приятно запахло спиртом. Полную до краев кружку, Олегыч протянул мне.

-За что выпьем? – кашлянув, спросил он.

«За отряд», - хотел предложить я, но Шрам меня опередил.

-За Николая, - мрачно сказал он и одним глотком осушил кружку. Не моргнув и глазом, закусил тваркой.

      -За Николая, - вздохнул Олегыч.

-За Николая.

Перед моими глазами возникло лицо моего истопника, но не мертвое, а живое, когда мы с ним выпивали в вагоне конунга. Точно так же потрескивала буржуйка, а за стенкой вагона повизгивал ветер.

-Еще, конунг?

-Не хочу, Олегыч. И не называйте меня больше конунгом, хорошо? Какой я теперь, к черту, конунг?

-И как нам тебя называть?

-Называйте… Островцевым… Нет, лучше просто Андреем.

-Андреем, так Андреем, - пожал плечами Олегыч.

Мы замолчали. Каждый думал про свое, но, надо полагать, во многом это «свое» совпадало.