Весь день в офисе не умолкал телефон: звонили репортеры и просто знакомые – все жаждали услышать конфиденциальную информацию.

Голос Элизабет Тассел прозвучал в трубке так хрипло и грубо, что Робин в первый момент приняла ее за мужчину.

– Где Орландо? – требовательно спросила она у Страйка, когда тот подошел к телефону; можно было подумать, он теперь опекает всех членов семьи Куайн. – У кого она?

– Кажется, у соседки, – ответил Страйк, слушая ее хрипы.

– Господи, какая жуть, – прокаркала хозяйка литературного агентства. – Леонора… всякому терпению приходит конец… не могу поверить…

Нина Ласселс отреагировала с плохо скрываемым облегчением, что, впрочем, не слишком удивило Страйка. Для нее убийство отступило на свое законное место – в туманность на границе возможного. Оно больше не задевало Нину своей тенью: убийцей оказалась незнакомая ей личность.

– А ведь его жена действительно смахивает на Роуз Уэст, ты согласен? – спросила она, и Страйк понял, что Нина сейчас таращится на сайт газеты «Сан». – Только волосы длинные.

Похоже, Нина ему сочувствовала. Он не сумел распутать убийство. Полиция оказалась быстрее.

– Слушай, у меня в пятницу компания собирается, не хочешь присоединиться?

– Извини, не смогу, – ответил он. – Я ужинаю с братом.

Страйк тут же понял, что Нина заподозрила его во лжи. Он едва заметно помедлил, прежде чем выговорить «с братом», и прозвучало это как наспех придуманная отговорка. До сих пор он не упоминал никакого брата. У него вообще не было привычки обсуждать отцовских отпрысков, рожденных в законном браке.

Собираясь уходить, Робин поставила перед ним кружку горячего чая; Страйк корпел над делом Куайна. Она почти чувствовала, как ее босс кипит тщательно скрываемым гневом, и подозревала, что винит он не столько Энстиса, сколько самого себя.

– Еще не вечер, – проговорила Робин, обматывая шею теплым шарфом. – Мы докажем, что это не она.

Как-то раз она уже сказала «мы», когда вера Страйка в свои силы упала до нулевой отметки. Он ценил моральную поддержку, но ощущение собственной беспомощности мешало ему думать. Он терпеть не мог кружить на дальних подступах и наблюдать, как другие раздобывают улики, наводки, сведения.

В тот вечер Страйк засиделся над раскрытой папкой: он просматривал заметки, сделанные во время встреч, изучал распечатанные с телефона снимки. Обезображенное тело Оуэна Куайна словно взывало к нему из тишины – трупы имеют такую особенность – и немо умоляло о справедливости и сочувствии. По опыту Страйк знал, что убитые несут послания от убийц, как знаки, вложенные в негнущиеся мертвые пальцы. Он пристально разглядывал обожженную, зияющую грудную клетку, стянутые веревками запястья и щиколотки, разделанную и выпотрошенную, как индейка, тушу, но при всем желании не мог найти ничего нового. В конце концов он выключил свет и пошел наверх спать.