– Ага, – ответил Страйк.
– Но у тебя нет никаких…
– У меня нет никаких улик против кого бы то ни было, это ты хочешь сказать? Значит, я буду продолжать делать свое дело, пока не найду доказательства или пока не сниму подозрения со всех.
Он передал Робин кружку с чаем и устроился на диване из искусственной кожи, который почему-то не отозвался канонадой неприличных звуков: не ахти какая победа, но за неимением лучшего – уже кое-что.
– Я надеялся, что смогу вычеркнуть Уиттекера, глянув, как он нынче выглядит, – продолжил Страйк. – Но он вполне мог быть тем хмырем в черной шапке. Несомненно одно: каким он был ублюдком, таким и остался. Я позорно облажался со Стефани, теперь она будет от меня шарахаться, но ты еще можешь чего-нибудь от нее добиться. Если она сумеет обеспечить ему алиби на эти даты или указать на того, кто способен это сделать, нам придется начинать все сначала. Если нет, он останется в списке подозреваемых.
– А ты что будешь делать, пока я разбираюсь со Стефани?
– Следить за Брокбэнком. Я намерен, – сообщил Страйк, вытянув ноги и отхлебнув чая для укрепления сил, – пойти сегодня в тот стрип-клуб и выяснить, куда подевался новый вышибала. Мне надоело жевать кебаб и топтаться без дела по одежным лавкам.
Робин промолчала.
– Что? – спросил Страйк, заметив выражение ее лица.
– Ничего.
– Говори.
– Ладно… Что, если он вдруг окажется на рабочем месте?
– Не думай: махать руками я не собираюсь, – ответил Страйк, верно истолковав ее мысли.
– О’кей, – сдалась Робин, но тут же добавила: – Однако Уиттекера ты приложил.
– Не сравнивай, – ответил Страйк и, не дождавшись ее ответа, продолжил: – Уиттекер на особом положении. Почти родня.
Робин выдавила смешок.
Когда Страйк снял пятьдесят фунтов в банкомате у входа в «Сарацин» на Коммершл-роуд, машина безапелляционно зафиксировала отрицательный баланс его текущего счета. В дверях Страйк с мрачной миной сунул десятку вышибале и прошел сквозь черные полоски пластика, маскирующие интерьер, тусклое освещение которого не скрывало, впрочем, общей неприглядности заведения.
Бывший паб изменился до неузнаваемости. Новая отделка оставляла впечатление бездушного, загнивающего центра досуга. В покрытых лаком сосновых половицах отражалась широкая полоска неонового света, бегущая вдоль барной стойки, которая занимала целую стену помещения.
Было слегка за полдень, но на небольшой сцене в дальнем конце зала уже извивалась под