Иногда он думал: а может, ему всё приснилось? Не было шприца, резинового жгута, не входила игла во вздутую вену его локтевого сгиба.

У него на руках умер Володя. От потрясения, от усталости после многих бессонных ночей он потерял сознание, впал в короткое забытье и не может точно помнить, что произошло. Он хотел бы верить, что не вливал себе в вену препарат. Это был сон, мираж. Однако не получалось.

Он входил в лабораторию, и под пристальным взглядом Григория Третьего его слегка знобило.

Москва, 2006

Пётр Борисович позавтракал рыночным творогом со сметаной и мёдом, выпил кофе без кофеина, принял утреннюю дозу поливитаминов. Жанна спала в его постели, раскинувшись на бирюзовом шёлковом белье. Спальня была в живых цветах, на низком журнальном столике с ножками в виде львиных лап стояла огромная ваза с фруктами. Зрелище напоминало полотно Рубенса. Пётр Борисович с искренней нежностью поцеловал Жанночку в круглую розовую щеку, оделся и отправился в офис.

Контора его располагалась на верхнем, двадцать седьмом этаже цилиндрического небоскрёба из зеркального стекла, главного здания делового комплекса на юго-западе Москвы. Комплекс принадлежал корпорации Кольта. Кроме офисных помещений, там были спортивный и концертный залы, бассейн, ресторан, небольшая гостиница класса люкс, огромный подземный гараж со своей ремонтной мастерской.

Бронированный джип мчал по эстакадам и туннелям Третьего кольца. Рулил шофёр, Пётр Борисович на заднем сиденье просматривал бумаги, говорил по телефону. После нескольких деловых звонков в трубке возник голос Зубова.

— У нас проблема, — сказал начальник охраны, — старец нервничает, требует телефон, рвётся к компьютеру.

— Зачем?

— Он не говорит, но я думаю, он хочет связаться с Германией и сообщить печальную новость.

— Ну, так пусть сообщит. Все равно скрыть не удастся. Он узнает, раньше, позже, какая разница?

— Очень большая разница. Он должен узнать от неё, при встрече с ней, и ни днём, ни часом раньше.

Кольт хмыкнул и покачал головой. Зубов отличался поразительным хладнокровием, иногда он даже казался Кольту машиной, а не живым человеком. Но тут вдруг явно занервничал, повысил голос.

— Не ори, Ваня, — мягко одёрнул его Кольт, — в любом случае ничего страшного пока не происходит. Пусть уберут телефоны и компьютер. Неужели так трудно справиться с парализованным стариком?

— Все уже убрали, но он требует. Объявил голодовку.

— Ого, даже так? Ну, в его возрасте голод для здоровья полезней, чем переедание.

— Не надо было её к нему пускать.

— Ты жестокий, бессердечный человек, Ваня. У старца так мало радостей в жизни. Они очень интересно пообщались.