Гул и стрекот звучали все громче, вертолет висел над крышей. Хот встал на ноги, вполне бодро, подал Соне руку. Соня осторожно поднялась, придерживая пышную юбку. Больше всего на свете ей хотелось помчаться вниз по лестнице, не оглядываясь. Но заговорил знакомый внутренний суфлер.

«Ты все равно не успокоишься, пока не узнаешь. Ты должна дойти до конца».

Железная дверь открылась. Волна ледяного ветра ударила в лицо, едва не сбила с ног. Затрепетал синий шелк платья, вздыбились волосы, брызнули слезы. Вертолет стоял посреди заснеженной площадки. Как только Соня и Хот оказались внутри, винт бешено завертелся, машина поднялась в воздух. Соня сняла туфли и вытряхнула набившийся в них снег. Пилот в элегантном кожаном шлеме обернулся, улыбнулся, оторвал на миг от штурвала руку и приветливо помахал. Соня узнала Йорубу.

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать восьмая

Москва, 1922

Поезд прибыл на Брестский вокзал рано утром. Еще не рассвело. На пустой мокрой платформе Федор увидел Бокия. Рядом стоял автомобиль.

Пока Федор ехал, в голове у него прокрутилось множество вариантов, как он спросит и что ответит Бокий. На ночь он вытаскивал письмо из кармана, прятал под подушку. Утром доставал, прятал в карман. Никто из соседей не беспокоил его, не пытался заговорить с ним, никакого Радека в поезде не было.

Он плохо спал, ему снились кошмары. Люди-куклы в балете Гурджиева. Мюнхенская пивная, похожая на дом умалишенных. Таня в тюремной камере. Массивная фигура Хота, отплясывающая на пустой, словно вымершей, берлинской улице. Опять Таня, во внутреннем дворе Лубянки. Рядом грузовик, у которого заводят мотор, чтобы заглушить стрельбу. Он закричал во сне так громко, что из соседнего купе стукнули в стенку.

Он почти не мог есть. Давясь, глотал борщ в ресторане, чтобы от голода не сводило живот. Курил до одурения. Смотрел в окно, и проплывающие пейзажи казались ему плоскими фанерными декорациями.

Особенно мучительно тянулись последние минуты, он стоял в тамбуре, одетый, готовый ко всему, лишь бы кончилась эта неопределенность. Он спрыгнул на платформу, и довольно было увидеть близко лицо Бокия, чтобы все стало ясно.

Впрочем, Глеб Иванович сначала сказал:

— Нет, с чего ты взял? — и даже скорчил нечто, похожее на улыбку, потрепал по плечу. — Все в порядке с твоей Таней, поехали, Ильич ждет.

Но Федор уперся. Пока грузили аптечные ящики в машину, твердил:

— Я знаю, она арестована, она на Лубянке, я поеду туда, к ней, все остальное потом!

Хорошо, что ему хватило ума не назвать еще и фамилию следователя. Бокий и так сильно напрягся, в глазах появился знакомый металлический блеск.