— Ишь какой хитрый! Отдай тебе весь уголовный розыск. А я с чем останусь? Знаешь, сколько у меня мелких происшествий? Да еще профилактикой надо заниматься. Вот и выкраивай время для тебя, где хочешь. Ну-ну, не кипятись, — добавил он, почувствовав изменившееся настроение Вершинина, — шучу. Знаю: убийство в первую очередь. Десять минут назад отпустил одного гражданина приятной наружности. Он в тот злополучный вечер случайно обратил внимание на двух пьяных ребят, стоящих на перроне вокзала. Может, мимо прошел бы, да уж больно темпераментно один из них выругался и порвал на клочки какой-то документ.

— Дальше, дальше… — нетерпеливо перебил Вячеслав, — приметы их он описал?

— Описал, хотя весьма поверхностно. Конечно, может быть, эта история к нашей ни с какого бока не подходит, но мы все-таки то место осмотрели и, хотя прошло несколько дней, действительно отыскали клочок, похожий на обрывок удостоверения. Однако ни фамилии, ни других данных там нет, остались черточки, точки. Впрочем, к нашим делам он вряд ли имеет отношение.

— Я приобщу этот клочок на всякий случай к материалам дела и направлю его на экспертизу, однако сейчас самое главное для нас — связи Шестакова, и в первую очередь вокзальные.

Вячеслав чуть скосил глаза на дверь. Там послышался шум, затем в узкой щели мелькнул женский силуэт. Посетительница не решалась прерывать телефонный разговор и оставалась в коридоре. Вершинин не успел разглядеть женщину, уловив лишь неясные контуры ее фигуры. «Кто это под вечер?» — успел подумать он, но тут же забыл о ней и продолжал разговор со Стрельниковым.

— Мне нужны вокзальные завсегдатаи приблизительно такого же возраста.

— Многих мы допросили за эти дни!

— Я читал протоколы. Не то. Пока не натолкнулись.

За дверью вновь послышался шорох.

«Кто бы это мог быть?» — опять промелькнула мысль, и он машинально подвинул к себе настольный календарь, но там не оказалось никакой записи.

— Может, пройдемся вечерком, потолкуем? — предложил Вершинин.

— С удовольствием, — ответил Стрельников.

— Значит, в восемь или, как на железной дороге говорят, в двадцать ноль-ноль. Устроит?

— Вполне.

— Будь здоров.

В дверь постучали. Он подошел и распахнул ее. В коридоре стояла незнакомая женщина, одетая в модную шубку с коротким серебристым ворсом. С богатой шубой совсем не гармонировал простой серый пуховый платок, обрамлявший желтовато-землистого цвета лицо. Вершинин не раз видел такие лица у людей, больных раковыми или другими тяжелыми заболеваниями. Он присмотрелся повнимательней. Большие карие глаза выражали растерянность и отрешенность. «Ей лет сорок, не больше, — пришел к выводу Вячеслав, — она тяжело больна, у нее горе. Вероятно, арестовали сына, и она пришла просить за него, убеждать в невиновности».