А по улице идут прохожие. И никому нет дела до него, замурованного в этой — пятой по счету за год — комнате. Белые сорочки мужчин и яркие платья женщин кажутся ему вызывающе праздничными для обычного буднего дня. Будто он, поглощенный своими страшными заботами, прозевал какой-то большой праздник, и вот теперь вынужден смотреть на него издали. И нельзя спуститься в город и быть наравне со всеми — если не веселым, то по крайней мере спокойным. Шагать бы с толпой, как в детстве, когда с мальчишками из московских дворов бегал на демонстрацию. Тогда они пристраивались к одной из колонн и шли вместе со всеми до Красной площади. Сколько лет назад это было? Кажется, что все это из другой, чьей-то жизни...

1.

Ранним утром рабочий шестой дорожной дистанции, что в ста километрах от города Сусумана, бульдозерист Николай Егоров влез, как обычно, в кабину своей машины. Рычаги были влажными и скользкими после ночи. И хоть холодно еще в мае по утрам, но весна уже веселит душу своими явными приметами. За предыдущий день солнце потрудилось на славу — оттаяли целые поляны с прошлогодней брусникой. Утренний час до восхода солнца особенно приятен — можно работать спокойно, не торопясь. Потом по трассе запыхтят, взбираясь на перевал, тяжеловозы, замелькают газики, начнется дорожная суматоха.

Нынче надо было подсыпать трассу на пятьсот шестидесятом километре. Там образовалась такая «гребенка», что машины трясло, словно они спускались по каменной лестнице.

Дорога вильнула налево, и Николай чертыхнулся. Всегда, проезжая здесь, он выражал таким образом свое отношение к проектировщикам: и зачем было так укладывать трассу — с хитрым зигзагом? Может, в тридцатые годы, когда проводили изыскания, здесь было какое-нибудь непроходимое болото? Как бы там ни было, а на этом самом зигзаге за сезон три-четыре машины въезжали в кювет. И никакие знаки не помогают! Николай неодобрительно посмотрел сначала налево, потом, по ходу движения, направо.

Утро было серое, пасмурное. Остатки ночного тумана цеплялись за тоненькие ветви молодых лиственниц. У самой земли туман был гуще и сливался с залежавшимся потемневшим снегом. Слава богу, через час из-за сопки выплывет краешек желтоватого утреннего солнца и вдохнет жизнь и краски в этот бесцветный пейзаж.

Николай снова удивился, как много снега растаяло за прошедшие сутки. Солнце очистило от него и корни старой высохшей лиственницы, и теперь они, желтые, с коричневыми подпалинами, нависали над почти неразличимым в тумане ручьем. Николай давно присмотрел это погибшее дерево и все никак не мог выкроить время, чтобы захватить его домой. Дня на два, на три хватило бы топить печь.