Как ни готовился Игорь Сергеевич, но когда Гена вошел, он с большим трудом сдержал себя, не поддался чувству жалости. Чужой и страшной показалась ему остриженная голова на длинной мальчишеской шее. За оттопыренными ушами торчали клочья волос, небрежно оставленных парикмахером. Кисти покрасневших рук вылезали из коротких рукавов и не знали, куда деваться.
Игорь Сергеевич пошел навстречу, протянул руку, но не обнял, не дал ни одному мускулу на лице отразить теплоту отцовского чувства. Усадив сына рядом, он сказал:
— Утешать я тебя больше не буду. И винить не буду: сам виноват. Прошу тебя об одном — помоги мне снова стать счастливым отцом. Не заслужил я такого наказания — иметь сына-преступника.
Всего ожидал Гена от своего отца. Иногда думалось, что он при встрече собьет с ног в приступе ярости, или горой встанет за любимого сына, обрушит гнев на милицию и прокуратуру. Не ждал он только таких слов. Он всегда им гордился, своим отцом, его ростом, силой, орденами, портретами в газетах. И как в далеком детстве, захотелось ему прижаться щекой к твердому плечу, чтобы орденские ленточки были рядом, у глаз.
— Что случилось, того не зачеркнешь, — непривычно тихим, как будто больным голосом продолжал Игорь Сергеевич, — замаран ты с головы до ног. Нужно очиститься. Все до последнего пятнышка снять с себя. Пусть знают все, и судьи пусть знают, что сын Игоря Рыжова хотя и оступился, но способен и подняться. Хватит у тебя на это смелости. Верно?
— Да, папа.
— Все в твоих руках — и твоя жизнь и мое честное имя. Слышишь ты меня?
— Слышу, папа.
— Пока не раскаешься, не сможешь людям в глаза смотреть, и я не смогу... — Игорь Сергеевич помолчал, как будто нечаянно положил руку на костлявую коленку сына. — Как суд рассудит, не знаю. Верю, что строго не накажут. Если в искренность твою поверят, не должны за проволоку упрятать. Не должны. Увезу я тебя на Север. И мать увезу. Школу там кончишь, и работу интересную найду. Будешь при мне. Хочешь?
— Хочу, папа.
В комнату вошел Анатолий. Гена по привычке вскочил. Игорь Сергеевич горько усмехнулся.
— Потолковали? — спросил Анатолий.
— Ты вот что, — обратился Игорь Сергеевич к сыну, — ты ему, Анатолию, верь, как мне. Понял? Как мне!
— Понял, папа.
— Что матери передать?
Гена пожал плечами, закрыл рукавом глаза. Заикаясь, по-детски сказал:
— Скажи, что б-больше не буду.
Игорь Сергеевич длинной своей ручищей охватил плечи сына, сжал, отпустил и кивнул Анатолию.
— Можешь идти, — сказал Анатолий Гене.