— Да.

— Тогда почему ему можно, а мне нельзя? Вы что, ему больше доверяете? Или он ваш родственник?

— Ему доверяю, — сказал участковый. — Про него я знаю, что он хулиган. А про вас я ничего еще не знаю.

Пятаков хмыкнул и смутился, как от похвалы.

— Ладно, — сказал он. — Фонарик-то дадите?

Ледзинская протянула ему фонарик.

— Пошел, — сказал Пятаков.

Толстячок проводил его взглядом.

— Погоди! — бросился вдруг вслед за Пятаковым. — Я скажу только где взять! — скороговоркой сообщил участковому. И исчез за дверью.

Цветков понял, что тот действительно вернется, хотя и догадывался, что выбежал толстячок неспроста. Пусть договаривается на свою шею, подумал лейтенант. Затем взглянул на часы.

Дверь заскрипела. В проеме, тяжело отдуваясь, стоял толстячок.

31

31

Ужинали молча. Пятаков с парнем в энцефалитке по очереди поддевали ложками из одной банки, толстячок из другой ел один, давясь большими кусками тушенки и брезгливо вышвыривая прямо на пол застывший говяжий жир. Со своей банкой он управился скорее, чем те вдвоем.

Ледзинская от еды отказалась, выпив лишь стакан кефира, и Цветков не стал уговаривать, глядя на ее бледное лицо, вялость в движениях и неодолимую усталость в глазах. Сам он без всякого аппетита пожевал колбасы.

Печка, которую, вернувшись с берега, безропотно разжег все тот же Пятаков, едва еще занималась; слабо и неуверенно, как отдаленные одиночные выстрелы, потрескивали поленья, и чая, покуда вскипит, ждать не стали: выпили по кружке холодного, оставшегося в пятилитровом чайнике с утра.

Предстояло устраиваться на ночлег. Толстячок, не раздевшись и не сбросив сапог, завалился на нары поверх обоих матрацев. Парень в энцефалитке сбросил бродни, лег на матрац, накрылся с головой вторым, так что ноги его в толстых шерстяных носках остались снаружи, и быстро уснул, во всяком случае, лежал не шевелясь.

— Вы сами-то где думаете спать? — хмуро поинтересовался у Ледзинской Пятаков, оглядывая нары, заваленные хламом.

— Мы? Мы, наверное, пойдем в соседний балок, да, Валя? — спросила Ледзинская, вставая и одергивая мундир.

На нее сразу посмотрели все, кто был в балке, кроме участкового. Даже Пятаков выразил на своем равнодушном лице нечто вроде удивления: слегка приподнял брови. Парень в энцефалитке высунул из-под матраца голову — значит, все-таки не спал.