— А вам? — спросил мальчик.

— Мы сегодня в Ёгане уже будем. Все. Поехали.

— Вы садитесь, — сказал Пятаков Ледзинской. — Вот, в шкуру сразу заматывайтесь, а то приедем — из вас ледышка получится… Ты тоже сиди, — сказал он участковому, когда тот, держась за борт, попытался было привстать. — Сам как-нибудь. — Он приподнял нос лодки и легко оттолкнул от берега, прыгнув в последнюю секунду сам.

Лодка отошла по инерции метров на пять, и лейтенант дернул за бечевку. «Вихрь» затарахтел на холостом ходу, окутавшись выхлопным газом.

— Па ям волум! До свидания! — крикнул лейтенант и дал ход. Лодка скользнула вперед. Он прибавил газу.

Мальчик тоже хотел крикнуть «Па ям волум!» («Еще доброй жизни!»), но подумал, что за грохотом мотора его все равно не услышат, и помахал просто рукой. Ледзинская тоже махнула ему на прощанье и улыбнулась. Но мальчик не улыбался. Он смотрел на быстро уходящую за плёс лодку, смотрел, пока та не скрылась из глаз, и еще потом долго смотрел в ту сторону, слыша ровно удаляющийся грохот знакомого мотора. Отвернулся он, когда грохот умолк совсем и остался лишь слабый шум в ушах.

Этих троих, только что ушедших в длинной черной лодке вниз по Итья-Аху, мальчик запомнил на всю жизнь. Запомнил участкового инспектора дядю Валю Цветкова в помятом милицейском пальто с приподнявшейся звездочкой на левом погоне, в низко надвинутой на лоб, чтоб не сшиб встречный ветер, фуражке, заросшего за два дня неровной рыжей щетиной. Запомнил завернувшуюся в оленью шкуру русскую женщину с бледным лицом, которая печально улыбнулась на прощанье и помахала рукой. Запомнил огромного мрачного мужика, сидевшего на средней беседке лицом к участковому инспектору; он не кричал «Па ям волум!» и не махал рукой, зато, — когда они быстро шли, вернее, почти бежали к Итья-Аху, нагруженные припасами, и Андрюха упал, пробороздив носом ягель, — помог подняться и отряхнуть от мокрого снега интернатское пальто.

И хотя лодка давно уже скрылась из виду и не слышно было даже рокота мотора, мальчик видел их всех троих так ясно, словно они все еще были у него перед глазами.

На всю жизнь запомнил он людей, ушедших в длинной черной лодке вниз по Итья-Аху, вроде бы знал, что уже никогда больше их не встретит.

56

56

И опять они шли бесконечными плёсами под потемневшим от туч небом, только теперь, после четырех часов езды, каждый плёс казался последним. Итья-Ах ближе к устью расширился, и лейтенант гнал на полных оборотах. Впереди, видимо, уже над Ёган-Ахом, спускалась с неба грязно-синяя завеса — шел снег, и Пятаков, вглядевшись туда, повернулся к лейтенанту и покачал головой. Тот отмахнулся: над Ёган-Ахом снег не так страшен — река широкая, и плавник попадается редко. Скорей бы выбраться отсюда. Он протянул руку и покачнул флягу с бензином, из-под крышки которой шел к мотору резиновый шланг. Бензину оставалось примерно на одну треть. Должно хватить до буровой, если действительно, как сказал Андрюха, она стоит у Ларьяхского сора. Но если хватит фляги до буровой, тогда бензину занимать не придется: оставшегося бачка вполне хватит до Ёгана. Пристать, конечно, придется, отдохнуть с полчаса, да и с рабочими познакомиться, все-таки участок его, и вообще интересно посмотреть на свою первую буровую.