— Вопросики ты, миляга, подсыпаешь… Насчет кровянки, Кеш, правильно я гутарил: липкая она. Но и другое в толк возьми: убить — это только в первый раз трудно… А воды-то много утекло, всему научиться было время…

Стахеев подавленно молчал, как бы боясь взглянуть на Василия. А тот, напротив, уставился на него долгим немигающим взглядом. Потом снова заговорил:

— Ну ладно, мобилизовали тебя в вохру. Так чего ж тебе не жилось, зачем ко мне напросился?

Стахеев потерянно пожал плечами, робко поднял глаза на Василия.

— Обрадовался, когда тебя узнал… Ни о чем не думал — кинулся к тебе, и вс?…

— А теперь жалеешь…

— Н-не знаю… — неуверенно ответил Иннокентий. — Назад-то пути нет…

— Молодец, что не врешь, — Василий хлопнул Стахеева по плечу и поднялся.

Постоял с полминуты, раскачиваясь на носках. И с ядовитой усмешкой произнес:

— А насчет воспоминаний… Помню ведь я, как ты от меня ушел. Чистеньким захотел быть… Ну и как оно, в чистоте-то себя содержать?…

Понизив голос до яростного шепота, Кабаков сказал:

— Пришить бы тебя, человеколюбца… Да может, исправишься, бес тебя ведает…

Василий подошел к двери, чуть приоткрыл ее, с минуту смотрел в щель, потом вернулся к нарам. Заговорил вполголоса:

— Я ведь, Кешка, оттуда, из Харбина, пришел. А назад не хочу намыкался… И здесь жить не сумею — позабыл, как да что.

Он сел рядом со Стахеевым, схватил его за плечи, всмотрелся в лицо.

— Отсидимся, Кеш, с полгодика — вс? одно краснюкам хана скоро, немец к самой глотке подобрался… А потом заживем…

— Это на какие шиши? — с недоверчивой ухмылкой спросил Стахеев.

— Я, думаешь, зря сюда пришел?… Мне один старичок, помирая, словцо сказал — где атаманскую казну в двадцать втором году сховали… когда большевики внезапно ударили.

— Так чего ж ты спешил-то? — все так же недоверчиво сощурился Иннокентий. — Коли красным каюк придет, тогда бы и приезжал, без хлопот свое добро забрал.

— В том-то и дело, что торопиться приходится. Не я один про тайну старикову узнал. Опередить надо…