Затем переводчик «Интуриста», сопровождавший гостей, стал поочередно знакомить его с каждым членом делегации, называя организацию, агентство, профсоюз, которые тот предоставлял. Когда эта церемония была окончена и все уселись за длинным столом, покрытым красным сукном, переводчик объяснил председателю, что отсутствует только господин Гарольд Лидсней, корреспондент американских газет. Ему нездоровится, и он просил передать свои извинения за вынужденное отсутствие. Господин Лидсней решил эти несколько часов до отплытия теплохода провести в гостинице, у себя в номере, а оттуда отправиться прямо на теплоход.

Эти же объяснения переводчик повторил по-английски, к сведению всей делегации. Руководитель делегации выслушал сообщение переводчика, не изменяя холодно учтивого, бесстрастного выражения лица. Но на лицах некоторых его коллег промелькнули иронические улыбки.

Когда председатель горсовета спросил, не нужна ли корреспонденту медицинская помощь, переводчик ответил, что господину Лидснею эта помощь уже была предложена, но он от нее отказался.

Один из членов делегации, сухощавый, еще молодой мужчина, с каким-то спортивным значком в петлице пиджака, нетерпеливо передернул плечами и вполголоса, по-английски, бросил фразу о том, что отсутствие Лидснея — не большая беда, делегация вполне может обойтись без него, это даже лучше... Руководитель делегации с немым укором посмотрел на говорившего, и тот, повернувшись к переводчику, добавил:

— Это можно не переводить.

Через несколько минут в кабинете председателя горсовета уже текла неофициальная, дружеская беседа. Переводчик едва успевал переводить многочисленные высказывания и вопросы гостей и подробные ответы председателя.

А в это время Гарольд Лидсней находился у себя в номере в гостинице «Черноморская». Очевидно, ему действительно нездоровилось, так как он полуодетый лежал на кровати, поверх одеяла, и лицо его — помятое, опухшее — все время болезненно морщилось. Лидсней непрерывно курил, наполняя комнату густым сизым дымом сигар.

Несколько раз Лидсней вскакивал с кровати, подходил к закрытому окну, отдергивал штору и наблюдал за людским потоком. Потом опять ложился, брал в руки книгу, но не читал ее и через секунду швырял обратно на тумбочку. Нетерпение сказывалось в каждом движении, в каждом жесте Лидснея.

Зеркальные вертящиеся двери гостиницы почти не останавливались на месте. Люди входили и выходили непрерывно. Перед глазами дежурного швейцара мелькали десятки, сотни жильцов и посетителей в разноцветных костюмах и платьях. Все проходили мимо, занятые своим делом, продолжая на ходу начатые разговоры. Лишь изредка кто-нибудь останавливался и спрашивал швейцара: где найти администратора, не подойдет ли сейчас сюда автобус с экскурсантами, много ли народу в парикмахерской? Швейцар, обладавший энциклопедическими познаниями в области гостиничного быта, отвечал на все вопросы и вежливо кланялся.