— Да-а… — старик ударился в воспоминания. — Ну, с Пташком, с учителем, понятно: оба ко всякой там технике склонность имели, но вот почему он знался со всякой шушерой — ума не приложу.

Выцветшие голубые глаза будто вопрошали Клима.

— С какой шушерой?

— Да со всякой… В школе тут были два совсем непотребных хлопца, слава богу, выпустились в прошлом году — так он с ними какие-то дела имел. Со спекулянтами с этими… Соколовский один, а второго забыл как… И ведь такая шваль, а пристроилась на работку — не бей лежачего. В Дом моделей этими… манекенами. Школа десять лет учила на то… Из папье-маше за неделю сделать можно.

— Из папье-маше не такие подвижные…

Сторож не был расположен трунить по этому поводу.

— Потому так и получилось… не без этого. А ведь я у него свидетелем был. На бракосочетании…

У Клима вдруг перехватило дыхание: показалось, перед ним какой-то временный персонаж, очевидец всех прошедших событий, в том числе и свадьбы его родителей.

— Жену его, Марину, хорошо знал. Свояк был им…

Марину? Только сейчас Ярчук понял, что речь идет о другой женщине. Значит, отец не остался одиноким, как мама…

— И долго он жил… в таком составе?

— Куда там, долго. Быстро разлетелись. Марина тут же от него убралась к себе. Там и теперь живет.

— Где это?

— На Теплоцентрали, Кутузова двенадцать… А тебе-то зачем?

— Еще не знаю… Ну, мне пора.

— До свиданья.

Старик вновь обратился к своим деревяшкам, сразу потеряв к Ярчуку всякий интерес. Зато пес тут же вскочил из-под своего куста и все так же безмолвно, словно вышколенный дворецкий, проводил до ворот.

5. У соседа

5. У соседа

— Люблю Островского, — сказал Губский, разливая вино в бокалы. — И могу сказать, за что. У других драматургов все крутится возле ерунды — любовь там, честь, ревность… У теперешних вообще рацпредложение в центре интриги может быть. А у него гвоздь программы — денежки. Вот к чему интерес никогда не упадет!