— Какое тебе дело… Ах, шакал!

Томик выкрутил руку утенка и ударил его коленом в живот. Навалился, обчистил карманы — у Дональда оказалась жидкая пачка мятых бумажек.

— Бабки нужны, кореш. Срок пахнет, а ты, может, еще пролетишь… по другой статье. Бывай!

На сетке, всхлипывая, ругался утенок Дональд. Томик вылез в окно и выбрался из приямка. Когда он хлопнул дверцей, дремавший алкан сказал второму:

— Давай сигнал, Коршунов…

* * *

На этой точке Пана тоже не было. Клавка, расхристанная, заплаканная, в порванной комбинации, закрывалась от его оплеух.

— Не знаю, не знаю, не знаааю!!!

Постучали в стену: видимо, шум разбудил соседей. Женщина вырвалась наконец из рук Томика и упала на ковер, глухо рыдая. Он огляделся в роскошной спаленке, но — что возьмешь с этой бабы? И, кажись, не врет, сучка, в самом деле не знает.

Томик прошел на кухню и открыл холодильник. Нарезал, кромсая, ветчину, и быстро умял огромный шмат ее, запивая холодным кислючим рислингом. Зазвонил телефон. Томик вздрогнул, выглянул, жуя, в комнату. Клавка лежала ничком там же.

— Телефон! Оглохла, падаль! Если он — спросишь, откуда звонит.

Он слегка толкнул ее ногой. Клавка встала, запухшими от слез глазами глянула ненавидяще, бочком прошла к аппарату.

— Слушаю…

Было слышно, как после паузы часто запикало в трубке.

— Не тот номер…

Она прошла к туалетному столику и тяжко опустилась на пуфик перед зеркалом — раскорячась, уперев локти в колени, обвиснув начавшими уже дрябнуть телесами. Смотрела в залапанное стекло, будто пытала его о будущем — свет мой, зеркальце, скажи…

Томик дожевал ветчину, сунул плоскую флягу со «Славутичем» в задний карман. Подошел к женщине, сомкнул пальцы у нее на шее. Она, не сопротивляясь, глядела на его отражение.

— Спрашиваю последний раз…

И вдруг Клавка разлепила запухшие губы и выговорила вяло, словно под гипнозом:

— В садах он. Хотел утром отбыть…