Он страдал мучительной бессонницей и впадал в чуткую дремоту лишь под утро. Зная, как недолог у генерала сон, седовласый и медлительный хорунжий Егорычев, оберегая покой хозяина, отключал телефон и шел спать в прихожую на диван.
Последние годы, стоило лишь Краснову погрузиться в такую желанную дрему, как в памяти воскрешались образы и события далекого прошлого, которые семидесятитрехлетний генерал старался забыть. Снилось многое и, в первую очередь, осень семнадцатого года, неудача его корпуса с походом на Питер для разгрома большевистских Советов и провозглашения в столице и повсеместно в стране военной диктатуры. Престарелый генерал видел во сне паническое отступление своих казачьих войск, которое с болью в сердце наблюдал с окраины деревни Редкое-Кузьмино близ Пулковских высот 30 октября того же семнадцатого года. Генерал вспоминал министра-председателя Временного правительства Керенского, объявившего себя верховным главнокомандующим России. В Царском Селе, где тогда размещалось правительство, Керенский окружил себя экспансивными девицами и не уставая требовал немедленного продвижения вперед, не желая считаться с малочисленностью 3-го конного корпуса. Снова (в который раз!) перед взором Краснова проходили похожие на сцену из дешевого водевильчика бегство Керенского из Гатчинского дворца через потайной ход и своя капитуляция представителям новой власти Советов. Керенскому удалось, скрыться. Он же был доставлен в Питер, в Смольный, где дал честное слово впредь отойти от всякой политической и контрреволюционной деятельности, и был отпущен большевиками.