Он назвал имя и с вызовом потребовал, чтобы правдивость его слов была проверена. Инспектор поставил в известность Бушера о том, что до подтверждения алиби он не имеет права выезжать из Ленинграда…

В то время, как разыгрывалась эта сцена, о которой мне стало известно позже, я сам принял участие в дальнейшем развитии событий.

Однажды ко мне пришло от Хельмига письмо с просьбой его навестить. Он уже долгое время лежал в больнице и не имел представления о том, что происходило за ее стенами. Не зная об аресте части шпионской группы, Хельмиг, конечно, терялся в догадках, почему его никто не навещает. Тяжелая рана все еще не зажила, он не мог вставать с постели и потому просил медсестер звонить его знакомым. Само собой разумеется, все попытки связаться с ними не принесли результата. Томясь в безвестности, он, в конце концов, попросил медсестру навестить его квартиру, принести некоторые книги и попутно поинтересоваться у Купфера и Эрны Боргерт, почему они к нему не приходят.

Медицинский персонал был предупрежден, что о любом разговоре с Хельмигом нужно ставить в известность руководство больницы. Сестра принесла книги и, разумеется, сообщила Хельмигу, что никого из его знакомых дома, увы, не застала.

После еще нескольких неудачных попыток связаться со знакомыми Хельмиг решился написать Шервицу и мне. Шервиц тотчас же показал мне письмо и заявил, что к Хельмигу он ни за что не пойдет. Я решил посоветоваться с Филиппом Филипповичем.

— Обязательно навестите, — решил Курилов. — Хельмиг все время выспрашивает, нет ли ему письма, хотя и не говорит, от кого ждет. Вероятно, он никак не может дождаться вестей от Хельми. Она чаще всех его навещала и, очевидно, была ему близка… Только ни слова о том, что она мертва!

На другой день я отправился к Хельмигу. Он очень изменился: невероятно похудел, лицо вытянулось, черно зияли глазные впадины. Ранение было таким тяжелым, что поначалу врачи сомневались в благополучном исходе. Но у него оказалось железное здоровье, крепкое сердце и легкие. И благодаря удачной операции и умелому лечению Хельмиг не только уже был вне опасности, но и шел на поправку.

Я присел около кровати и передал ему газеты и журналы, которые принес с собой. Казалось, это его очень порадовало. Он подал костлявую руку и поблагодарил. На вопрос, что заставило его написать мне, Хельмиг растерянно заморгал, погладил одеяло и ответил, что он совсем одинок, друзья о нем забыли, а почему, не понимает. Он несколько раз им писал, но ответа не получил. Неужели он теперь никому не нужен? В конце Хельмиг тоскливо спросил: «Что с ними происходит?»