Утренняя заря застала разведчика в лесу, в пяти-шести километрах от Ловати. Он должен во что бы то ни стало пробиться к фронтовой реке, на восточном берегу которой — свои войска, свои люди, свой народ. Но днем, конечно, идти было нельзя. Любой встречный немец немедленно схватил бы обгоревшего человека, заподозрив в нем врага. Надо было постараться найти какое-нибудь сносное укрытие.

Он уже собирался устроиться в густых захламленных кустах, когда внезапно наткнулся на крошечный домишко, видимо, сторожку егеря или охотничье становье. Чувствуя, что вот-вот свалится под окнами неведомой избушки, старшина нашел в себе все-таки силы заглянуть сквозь стекла и постучаться.

На крыльцо почти тотчас вышла девушка. Смолин, покачиваясь, пошел к ней, но силы отказали ему, и он кулем повалился на землю.

Незнакомка подхватила его, почти волоком потащила в избу.

Уже засыпая, Смолин беззлобно подумал, что у хозяйки грубые, жесткие руки. Потом усмехнулся: «Да нет же! Я просто обожжен!»

Разведчик тихо застонал. Девушка положила ему под голову засаленный ватник и молча уселась на лавку.

Проснувшись, Смолин попытался разглядеть обитательницу избы. В лучах вечернего солнца, проникавших через крошечные, давно не мытые стекла, кожа на лице хозяйки казалась матово-бледной, излучавшей ровную и слабую прохладу. Длинные ресницы и большие темные глаза делали ее похожей на портреты женщин из любого журнала мод.

«Красива», — подумал старшина и опять заснул.

Открыв глаза, взглянул на девушку и с трудом улыбнулся. Она по-прежнему сидела рядом, положив руки на колени.

Побагровев от напряжения и боли, разведчик попросил пить.

Она ушла куда-то и вернулась с ковшом воды. Сделала все молча, даже не пытаясь что-нибудь выяснить у него.

Смолин напился, стуча зубами о металл ковша, поблагодарил.

Поколебавшись мгновение, спросил негромко:

— Одна? Больше никого?

Девушка не ответила,

— Моя фамилия Семенов, — трудно пошевелил он губами. — Немцы сильно потрепали полк, и я угодил в плен... Удалось бежать... Мне надо туда, на ту сторону...

Речь утомила старшину, и он замолк, шершавым языком облизывая потрескавшиеся губы. Но тут же вспомнил, что его лицо, должно быть, смахивает цветом на свеклу, и проворчал, скручивая папиросу негнущимися пальцами:

— Снаряд угодил рядом, и меня обожгло.

Помедлил немного, осведомился:

— Как вас зовут?