— Командир взвода разведки Смолин.

Услышав фамилию, гость прищурил глаза, всматриваясь в старшину, и побледнел. Тихо подошел к фронтовику и сказал почти неслышно:

— Партийный работник Кузьма Морозов.

Они стояли друг против друга, боясь ошибиться и потерять свою нечаянную радость. И только поняв, что ошибки нет, обнялись, и землянка наполнилась их восклицаниями и звуками неловких мужских поцелуев.

Уральцы еле-еле успели условиться о встрече вечером, и гостя потащили на митинг, затем на передовую. Он легким быстрым шагом обходил землянки, спускался в окопы стрелков и даже полчаса пролежал в укрытии снайпера Санжеева, знаменитого на весь фронт.

— Ударить бы разок из твоей оптики... — шепнул он буряту. — Руки чешутся.

— Не положено, — отказал снайпер.

— Гм, «не положено»! — усмехнулся старик. — Мне это полагалось еще тогда, когда ты на палке верхом ездил.

И весело подмигнул солдату.

На огневых позициях артиллерии комбатр, огромный рябой детина, увидев гостей, закричал так, что с веток посыпался снег:

— По фашистам, в честь челябинцев — ба-атарея, — огонь!

И пушки разом рявкнули, а у Морозова долго звенело в ушах и перед глазами мелькали оранжевые спирали. Придя в себя, старик спросил:

— А куда «огонь!», братец? В чистое поле? А?

Комбатр усмехнулся.

— Добро зазря не переводим, батя. Загодя репера́ пристреляли. К приезду дорогих гостей.

— Ну, коли так, спасибо.

— Не стоит благодарности. Для себя стараемся.

Старик обнял комбатра.

— Старайся, сынок.

Вечером, вернувшись в блиндаж, уралец подошел к командиру полка.