Смолин вопросительно взглянул на майора.

— Воскресенье было солнечным жарким днем. В жизни, Александр Романыч, встречается всякое. Возьми те же очки, возьми линзы, оптические инструменты, вогнутые зеркала, наконец, наполненные водой стеклянные шары. Любой из этих предметов может служить зажигательным стеклом. Оно соберет солнечные лучи и сосредоточит их в одном месте. Окажись это место подходящим материалом — и вспыхнет. Но очки Милоградова тут не при чем…

Все прошли дальше.

— Не хранили вы хлопка или древесного угля на базе? — спросил Каракозов у заведующего.

— А зачем они нам?

— Не знаю. Затем же, зачем и бензол.

— Не хранили.

— Видите ли, древесный уголь способен сгущать в своих порах газы, пары и влагу. Процесс этот связан с выделением тепла. Бывали случаи — такой уголь самовоспламенялся. То же случается и с хлопком.

Наконец, все оказались у конторки Милоградова, Каракозов несколько минут рассматривал каменную стену конторки, потом взглянул на горку пепла. Можай-Можаровский, перехватив его взгляд, объяснил:

— Неделю назад мы привезли пять тонн угля. Запасы на зиму для печек. Не успели заштабелевать…

— С каких копей этот уголь?

— Местный.

— Бурый?

— Бурый.

— Выходит, эксперты правы. Что у вас хранилось в этом складе?

— Ящики со стеклом.

— Я так и думал. Во всяком случае — не нефть, не смола, не бензин.

Смолин так же пристально, как и Каракозов, рассматривавший стену конторки, услышав последние слова майора, согласно кивнул головой.

— Пожалуй, можно возвращаться, Евгений Степаныч?

Можай-Можаровский, отставший было от следователей, догнал их у самых ворот. Задыхаясь от быстрой ходьбы, он сказал: