Пока мы добирались до прокуратуры, Лира Федоровна задала мне несколько вопросов, смысл которых сводился к примитивному: «Что случилось?» Я, помню, еще удивлялся этому: мне казалось, что карты у нее в руках. И к Лаврухину я ее вел именно за тем, чтобы получить ответ на тот самый вопрос. Внешняя сторона крымской эпопеи Лиры Федоровны нам была известна в общих чертах со слов Ребрикова. Но телеграмма по-прежнему оставалась темным пятном: мы не знали, что Лира Федоровна ее не получила. Поэтому, когда после соблюдения всех необходимых формальностей Лаврухин попросил Лиру Федоровну объяснить, почему она не откликнулась на призыв, содержавшийся в депеше, я счел эту просьбу вполне естественной. А она удивилась. Удивилась и посмотрела на нас взглядом, в котором ясно читался вопрос. Сказать, что известие о смерти Астахова поразило ее, значит, не сказать ничего. Лаврухин схватился за графин. Мне послышалось, что он, наливая воду в стакан, пробормотал свое любимое «черт знает что», но так как минута была явно не подходящей для брани, то, я думаю, слова были произнесены другие.

Лира Федоровна от воды отказалась.

— Он умер, — медленно выговорила она. — Вы сказали, что он умер?

— Мы считали, что вам это известно, — ответил Лаврухин, пощелкав ногтем по стакану, который поставил так, чтобы он был под рукой.

— Нет, — сказала Лира Федоровна. — Нет… Как все это странно… Я не могу понять…

Лаврухин показал ей телеграмму. Лира Федоровна долго разглядывала бланк, потом сказала:

— Папа… Вот уж не думала.

— Ваш папа утверждает, что он не посылал этого сообщения, — сказал Лаврухин.

— Но… Я не понимаю…

— Скажите, как бы вы поступили, получив телеграмму? — поинтересовался Лаврухин. Он задал этот вопрос словно бы между прочим. Но я знал его отношение к телеграмме, знал, что она не дает ему покоя давно. Телеграмма была фактом, в котором заключался недоступный пока для нас смысл. И чем дальше забирались мы в дебри этого дела, тем загадочнее выглядела история с телеграммой.

— Я приехала бы, конечно, — сказала Лира Федоровна. И в ее голосе явственно прозвучала обида.

— И вас не удивила бы подпись подателя? Вам бы не захотелось ничего выяснить?

— Не знаю, — призналась Лира Федоровна со вздохом. — Может быть, я позвонила бы папе. Или Вале. Потому что… Понимаете, в это невозможно поверить.

Она имела в виду смерть Астахова, но Лаврухин решил уточнить.

— Во что? — спросил он.

Лира Федоровна не ответила. Помолчала недолго, потом сказала:

— Я хочу знать, зачем меня привели сюда.

— По-моему, я уже объяснил это вам, — сухо заметил Лаврухин. — Вы привлечены в качестве свидетеля по уголовному делу. Вы должны отвечать на те вопросы, которые сочтет нужным задать следователь, и говорить только правду.