— Хочу услышать ваше мнение, Евгений Васильевич, — сказал Кириллов.

Выходцев оттопырил нижнюю губу и задумался. Видимо, он не был готов к такому вопросу. Ждал более конкретного разговора. И поэтому слегка растерялся.

— Что я могу сказать? — наконец произнес он. — Кудахтать не буду. Махать руками тоже. Мальчик этот мне не родня. Печально, конечно, что такое в нашей жизни случается… Возможно, я рискую показаться вам сухим человеком, но я привык мыслить рационально, с цифрами в руках. Привержен к статистике… Вероятно, произошло неминуемое. Да вы и сами скорее всего так думаете.

Кириллов думал не совсем так, но в данном случае это не имело значения. Главное было в том, что Выходцев, кажется, не притворялся.

— В чем же виноват, по-вашему, этот мальчик?

— Позвольте, — удивился Евгений Васильевич. — Почему виноват? Так сложились обстоятельства. Собираясь на прогулку в лес, я ведь не могу знать, что под каким-то кустом наткнусь на змею, которая меня ужалит.

— Вы сказали — неминуемо…

— Я, видите ли, не любопытен. Но уши не затыкаю… Нылка возбуждена. И версий, как выражаются юристы, придумано предостаточно. Все они, как вам известно, сходятся в одной точке — мальчик прикоснулся к чему-то взрывоопасному. Прикоснулся неосторожно. А в таких случаях…

— К чему-то?

— Я версий не изобретал. Каюсь…

— А ваш главбух?

Евгений Васильевич вздохнул и сокрушенно покачал головой.

— Он обеспокоен, и это легко понять. Стариковская любовь… И все так осложнилось…

— С чем же приходил к вам Андрей Силыч?

— С коньяком, — усмехнулся Выходцев.

— А кроме?

Он опять оттопырил нижнюю губу и задумался.

— Честное слово, не знаю, — сказал он после минутной паузы. — Может быть, у него возникли какие-то предположения. Иначе к чему бы воскрешать событие четвертьвековой давности… Он был так настойчив, что я даже усомнился: ее ли видел тогда в Баку…

— Как вы относитесь к тому, в чем обвиняют Анну Тимофеевну Спицыну?

— Ни так, ни этак. Хотя…