— Погоди, — говорит, — маленько. Поорут, притрутся, пообвыкнутся, работать вместе научатся, еще и лучше будет, — и вдруг засмеялась колокольчиком. — А ты предложи им в драке истину поискать, мол, кто сильнее — тот и прав. Пускай дурь друг из друга повыбивают пару раз, глядишь, и договариваться научатся! — сверкая озорными глазами и выводя узоры пальчиком по его груди, насмешливо проговорила вдовушка.

— В драке? Истина? — удивился Кузьма, ловя шаловливую ручку насмешницы. — Сомневаюсь… А вот дурь выбить — эт дело хорошее, дело нужное. Да и подсобить можно — плетями, к примеру, — тоже посмеиваясь, ласково провел Кузьма по смуглой щеке Маруси. — Смейся, смейся, насмешница! Вот я тебе сейчас, чтоб не насмешничала! — добродушно ворча, шлепнул боярин дразнящую его вдовушку по тому месту, на котором сидят.

Спустя неделю на дворе Протасова закипело строительство. Мастера, сверкая свежими фингалами — до драки у них таки дошло, ну, Кузьма разнимать их не позволил — пускай пыль из мозгов повыбьют — наконец пришли к общему соглашению, и новый терем строился на загляденье — красивый, прочный, продуманный до последней завитушки — мастера друг друга сгрызть готовы были за малейшие недоделки, а уж на оплошавших помощников так и вовсе втроем набрасывались. Дружны стали, хоть и часа у них не проходило, чтоб не сцепились вновь друг с другом. Поглядев, как они работают, боярин, поразмыслив, решил так их вместе и оставить — шумно, правда, зато результат на загляденье выходит.

А вскоре девушка-прислужница от жены прибежала — у той схватки начались. Кузьме и вовсе не до строителей сделалось — в часовенку бросился, на колени перед иконой Господа нашего Иисуса Христа рухнул да земные поклоны класть принялся, от всей души умоляя Его подарить ему сына.

Жена Кузьмы Ивановича в родах в тот раз почти сутки промучилась, и все то время боярин, лелея в сердце надежду, клал земные поклоны. И лишь когда раздалось робкое «Барин…» за спиной, обернулся к сенной девушке, его позвавшей, и тогда только осознал, что на дворе уж солнце вовсю светит.

— Барин, вас барыня Екатерина к себе кличет, — теребя концы завязанного под подбородком платка, проговорила девушка. — Порадовать вас желают.

— Родила? — с надеждой во взгляде, все еще стоя на коленях, поинтересовался Кузьма.

— Ага… Родила… — кивнула девчонка.

— Кого? — с замиранием сердца произнес боярин.

— Не велела барыня говорить. Ступайте сами, — дерзко ответила девчонка и, развернувшись, побежала обратно.

Перекрестившись в последний раз и шепча молитву, Кузьма кряхтя поднялся с колен и на плохо слушающихся, затекших от долгого стояния на коленях ногах засеменил к терему.