Второй этаж. И нужная дверь открывается беззвучно. В прихожей светло. Старое трюмо. Шкаф. Вешалка в виде оленьих рогов. Вязаный половичок, о который Саломея вытирает ноги – долго. Ей подают тапочки и приглашают пройти в кухню.

– Промокла, дорогая моя? – Анна Александровна в домашнем платье выглядит совсем молодой. – Пойдем, чаю попьем. Горячий час с малиновым вареньем – вот то, что нужно при простуде.

Дверь закрывается, и громко поворачивается ключ в замке. Но Саломее уже не страшно. С Анной Александровной она как-нибудь управится.

Кухонька крохотная, старая. Стены – серый глянец с рисунком «утиная лапка». Плита на две конфорки. Холодильник «Минск». И стол – под кружевной скатертью. Ее вязали вручную, вот и корзинка здесь же – спицы, клубки белых ниток и начатый узор.

– Присаживайся. Давай я тебе халатик дам? Он чистый, не сомневайся, а то в мокрой одежде и простудиться недолго. Если хочешь кому-то позвонить – звони, но я бы не рекомендовала. Обреченных лучше не трогать.

Она ушла, оставив Саломею наедине с телефоном.

– Илья…

– Я тебя выпорю, рыжая! – пообещал Далматов голосом, который не оставлял сомнений, что обещание свое он сдержит. – Ты где?!

– Со мной все хорошо. Мы тут… разговаривать будем.

– Где ты?

Саломея продиктовала ему адрес и попросила:

– Дай мне время. И… будь осторожен, пожалуйста!

– Чья бы корова мычала!

– А вот и халатик. Так, накинь. Но лучше сперва сними это. Не стесняешься? И правильно, женщина женщину поймет. И поможет.

Саломея стянула куртенку, промокшую насквозь, а вот штаны оставила, как-то неловко было ей со штанами расставаться. Халат был не новым, но чистым и теплым. Анна Александровна тем временем чай приготовила, душистый, травяной.

Не следует пить чай в чужом доме!

Даже если под окнами цветет гортензия, а стол покрыт кружевной скатертью. Ведьмы тоже свои хобби имеют.

– Не бойся, милая, травить тебя я не стану. Ты уже и так потравленная. Вот вареньице. Малинку сама собирала и – не варила. Малину нельзя варить, а вот перетереть с сахарочком…

Саломея поняла, что еще немного, и ее унесет куда-то течением этого журчащего, доброго голоса.

– Анна Александровна, – она решительно отодвинула чашку и варенье, которое пахло совершенно волшебным образом, – прекратите притворяться! Чего вы от меня хотите?