Патрик же вовсе даже неплохой паренек, пусть молодой, но с крепкою деловою хваткой, которую ты бы оценил. Мы обменялись новостями – матушка, сколь я понял, пишет ему едва ли не чаще, чем мне, – а после Патрик сделал предложение о сотрудничестве, каковое сулило бы выгоды обеим сторонам.

В самом скором времени мы встретимся вновь, чтобы обговорить детали нашего дела. Я так понял, что Патрику необходимо заручиться согласием старших компаньонов. Но у него нет никаких сомнений, что согласие это будет дано. Потому буду рад услышать твое мнение по этому поводу.

Из прочего хочу также сердечно поблагодарить тебя за лекарство и признать, что был глупцом, столь долго отказывавшимся от единственного возможного в моей ситуации средства. Желудочные боли, терзавшие меня последние годы, почти исчезли. Язва будто бы оставила меня насовсем, хотя я понимаю, что это – обман. Но я радуюсь и этой короткой передышке. Я снова могу есть нормальную еду (как ты понял из сказанного выше) и позабыть наконец отвратительный вкус льняного семени и варенной на воде овсянки. Проклятая слабость и та исчезла бесследно! Я полон сил и стремлений.

Надеюсь лишь, что эффект продлится долго.

Матушка моя (от нее я свое лечение держу в тайне, поскольку уверен, что она точно не одобрит) настойчиво советует обратиться к своему доктору, в могуществе которого она уверилась после своего чудесного выздоровления. Матушка надеется, что несколько месмерических сеансов навсегда избавят меня от докуки.

Скажу по секрету, что не так давно, измученный болью до крайности, я поддался искушению. Но ничего не вышло. То ли наш любезный доктор, несмотря на свидетельства за подписью самых важных лиц, все же шарлатан, то ли дело в моей урожденной нечувствительности (а ты помнишь, что и у матушки она была, здорово мешая излечению). Но как бы там ни было, сеансы не принесли столь нужного мне облегчения. Напротив, мне становилось хуже. Язва просыпалась и стозубым зверем терзала мои внутренности. Порой мне казалось, что она вот-вот пожрет меня всего как есть: с кожей, костями, волосами и запонками, подаренными тобой на прошлое Рождество. Скажу, что запонок было бы жаль.

Именно тогда, дойдя до грани, отчаявшись, я решился.

Единственно клянусь себе и тебе, прося быть свидетелем этой клятвы, что стану придерживаться рекомендаций, данных мне тем ласкаром, видеть которого в роли доктора мне удивительно и смешно (когда бы не было столь печально). Я не представляю, в каком порочном месте ты свел подобное знакомство, жаловаться на которое, впрочем, мне не с руки.