– Наша дорогая мать почила прежде, чем мы стали королевой. Мы сокрушаемся, что она так и не дожила до тех радостных дней. С той поры как мы с Томасом Перри отъехали в Оверкорт, где меня переодели принцессой, мы с нею больше так и не виделись.
– Наша дорогая мать почила прежде, чем мы стали королевой. Мы сокрушаемся, что она так и не дожила до тех радостных дней. С той поры как мы с Томасом Перри отъехали в Оверкорт, где меня переодели принцессой, мы с нею больше так и не виделись.
– Но ведь до того, как вы воцарились на троне, минуло двенадцать лет?
– Но ведь до того, как вы воцарились на троне, минуло двенадцать лет?
– Да, это так. Из них она прожила одиннадцать. Леди Эшли и сэр Перри докладывали мне о ее жизни и здоровье. В частности, что с нею все хорошо и она довольна тем, как все обстоит. Моего отца она душевно любила, но ненавидела моего деда Генриха. «Короля Гарри», как она его называла. В тот день, когда Перри отвез меня в Оверкорт, она перед расставанием сказала, что все хорошо; что так нужно и правильно, а значит, быть посему. И я в конечном итоге стал Тюдором; стал им во всем. Сокровенным желанием матери было, чтобы я когда-нибудь стал королевой. Эта мысль вызывала во мне испуг, оторопь. Но со временем я освоился, и мне все стало по нраву.
– Да, это так. Из них она прожила одиннадцать. Леди Эшли и сэр Перри докладывали мне о ее жизни и здоровье. В частности, что с нею все хорошо и она довольна тем, как все обстоит. Моего отца она душевно любила, но ненавидела моего деда Генриха. «Короля Гарри», как она его называла. В тот день, когда Перри отвез меня в Оверкорт, она перед расставанием сказала, что все хорошо; что так нужно и правильно, а значит, быть посему. И я в конечном итоге стал Тюдором; стал им во всем. Сокровенным желанием матери было, чтобы я когда-нибудь стал королевой. Эта мысль вызывала во мне испуг, оторопь. Но со временем я освоился, и мне все стало по нраву.
От меня не укрылось, что по ходу разговора он перестал именовать себя высокопарным «мы» или «нам», а перешел на обычные «я» и «мне». Предо мною был мужчина, сын, который не испрашивал у небес своей невероятной судьбы, но когда это царственное бремя на него свалилось, то он столь же безропотно стал его нести.
От меня не укрылось, что по ходу разговора он перестал именовать себя высокопарным «мы» или «нам», а перешел на обычные «я» и «мне». Предо мною был мужчина, сын, который не испрашивал у небес своей невероятной судьбы, но когда это царственное бремя на него свалилось, то он столь же безропотно стал его нести.