Юн не то чтобы покраснел, но его оливково-смуглые щеки немного потемнели, и он покосился на Ральфа.
– Да, мэм, это мой папа.
– Как тесен мир! – воскликнула Люба и рассмеялась. Смех обернулся надрывным кашлем, и она начала задыхаться. Клод похлопал ее по спине, причем так сильно, что трубка выпала у нее из носа и свалилась в тарелку. – Ох, сынок. Посмотри, что ты наделал, – сказала Люба, отдышавшись. – Теперь у меня весь буррито в соплях. – Она вернула трубку на место. – Хотя черт с ним. Из меня вышло, в меня же вернется. Ничего страшного. – Она откусила кусок буррито и принялась жевать.
Ральф рассмеялся первым, к нему присоединились все остальные. Даже Хоуи и Алек, хотя они почти все пропустили. Ральф подумал, что смех действительно объединяет людей. Как хорошо, что Клод взял с собой маму. Она у него просто бомба.
– Да уж, мир тесен, – повторила Люба Болтон и наклонилась вперед, сдвинув тарелку своим внушительным бюстом. Она по-прежнему смотрела на Юна, сверкая птичьими глазами. – Ты же знаешь историю, которую она нам поведала? – Она указала взглядом на Холли, которая задумчиво ковырялась вилкой в салате.
– Да, мэм.
– Ты в нее веришь?
– Я не знаю. Я… – Юн понизил голос: – Скорее да.
Люба кивнула и тоже понизила голос:
– Ты когда-нибудь видел парад в Нуэво? Processo dos Passos[21]? Может быть, еще в детстве?
– Sí, señora[22].
Она еще больше понизила голос:
– Ты помнишь
– Sí, – сказал Юн, и Ральф отметил, что хотя Люба Болтон была совершенно белой, Юн Сабло без малейших раздумий перешел на испанский.
Она спросила совсем тихим шепотом:
– Тебе потом снились кошмары?
Юн на секунду замялся и кивнул:
– Sí. Muchas pesadillas[24].
Люба откинулась на спинку стула, удовлетворенная, но очень серьезная. Посмотрела на Клода.