Свой меморандум я закончил словами, что не могу подписаться своим настоящим именем, так как опасаюсь расправы со стороны Николаенко и его сообщников.
Еще подростком я слышал разговор моих родителей с гостями о том, как одна женщина написала письмо космонавту Терешковой, в котором жаловалась на невыносимые жилищные условия. Письмо за пределы области не ушло. Жалобщицу вызвали в обком и что-то там с ней порешали: то ли дали новое жилье, то ли просто рот заткнули. Финал этой истории я не помню, а вот сам факт перехвата писем на почтамте — запомнил.
«Придется мне самому съездить в Москву, — размышлял я, запечатывая меморандум в конверт. — Никому столь щекотливое дело доверять нельзя».
В конце августа я объявил на работе, что все выходные проведу в городе у родителей. Вместо отчего дома, где меня считали неудачником, сосланным в провинцию на веки вечные, я слетал в Москву. В субботу утром вылетел, а в воскресенье вернулся назад.
Гром грянул в сентябре.
— Мужики, уголовный розыск, заходите ко мне, что вам сейчас расскажу! — Вернувшийся с совещания в областном УВД наш начальник, майор Гордеев, был не на шутку встревожен. — К нам в область с проверкой приехала совместная московская комиссия из МВД и Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Сегодня всех милицейских начальников собрали в актовом зале, и перед нами выступил какой-то старикашка: лысый, маленький, но со Звездой Героя Социалистического Труда на груди. Мы думали, он начнет сейчас нудить о планах партии и правительства, а старикашка вышел за трибуну и как заорет: «Я вам, сукины дети, покажу, как устои социализма на прочность пробовать!»
— Так и сказал: «Сукины дети»? — с сомнением спросили сыщики.
— Да он под конец матом кричал, мол, я вашими партбилетами все улицы вымощу, но вы у меня крепко запомните: кто против партии пойдет, от того даже мокрого места не останется!
— Вот это да! — изумились все собравшиеся.
— Андрей Николаевич, — обратился ко мне Гордеев. — Ты помнишь полковника Николаенко? Его сегодня арестовали прямо в здании областного УВД.
— За что? — с интересом спросил я.
— За изготовление порнографии. Мол, есть фотка, где он сам голый стоит и голую бабу обнимает.
— Порнография — это же легкая статья, за нее разве могут арестовать?
— Если в Москве решат, что ты в сторону партии косо посмотрел, то тебя за любой проступок в порошок сотрут. Помяни мое слово, порнография — это только начало, это только предлог, чтобы его в тюрьму упрятать, а там они начнут с ним