В двух других камерах обстановка была такая же, и стены изрисованы с тем же истерическим безумием.

– Только бы понять, что это значит… – пробормотал Кристофер, тоже сделав несколько фотографий.

Коридор закончился тупиком. Они вернулись к лестнице и приступили к исследованию второй половины подземного этажа. В этой части коридора уцелела всего одна лампочка, и в полутьме Кристофер, шагавший слишком быстро от нетерпения, налетел на какой-то предмет, раздался стук и металлический скрежет. Луч фонарика осветил странное кресло на колесах с привинченным к спинке железным корсетом – видимо, для фиксации торса и шеи.

– Смотри, там свет, – сказала Сара, стараясь не задумываться о назначении этой причудливой конструкции.

В конце коридора была двустворчатая дверь, за несколько метров до нее из проема в стене действительно падал слабый свет. Они настороженно приблизились и переступили порог помещения площадью примерно пятнадцать квадратных метров.

Справа на возвышении находился письменный стол из светлого металла, на нем горела лампа под зеленым абажуром. Света едва хватало, чтобы рассмотреть у противоположной от входа стены небольшой книжный шкаф, пустой на три четверти. По сторонам от шкафа стояли два круглых столика на одной ножке. Один служил подставкой пересохшему аквариуму, другой – человеческому черепу.

Кристофер бросился осматривать металлический стол, Сара взяла в руки череп.

– Похоже на анатомическое пособие, здесь есть надписи, – сообщила она.

Журналист проверил все ящики стола, разочарованно задвинул последний – кроме простого карандаша, ничего не нашлось, – и присоединился к ней.

На поверхности черепа были обведены полтора десятка зон мозга, и каждая подписана от руки.

– Это почерк моего отца… – пробормотал Кристофер.

Он прочитал: «вербальный анализатор (центр Брока)», «угловая извилина», «префронтальная кора»; дальше следовали совсем незнакомые названия участков коры и прочих отделов мозга. Три области были обведены очень жирно – на теменной, височной и затылочной костях.

– Я кое-что помню из курса криминалистической психологии, – сказала Сара. – Похоже, твоего отца особенно интересовали три зоны мозга, отвечающие за память.

Кристофер поставил череп обратно на столик и взялся за оставленные на полках книги, Сара тем временем заглянула в аквариум. При ближайшем рассмотрении это оказался виварий – на песке и засохших ветках лежал скелет рептилии; судя по отсутствию конечностей, змеи.

Журналист наскоро прочитал названия книг. Там были две биографии – Марии-Антуанетты и Томаса Мора («Интересно, – подумалось ему, – они тут для развлечения или имеют какое-то отношение к экспериментам отца?»), рядом стояла «Голая обезьяна» Десмонда Морриса – знакомое Кристоферу исследование, в котором автор рассуждал о биологическом виде homo sapiens, используя те же приемы и ту же терминологию, что и для описания поведения животных. На нижней полке валялись монография о викингах и сборник документальных свидетельств о Первой мировой войне. В последней книге, между обложкой и титульным листом, лежал лист бумаги, закатанный в прозрачный пластик, – схема человеческого мозга в поперечном разрезе, озаглавленная «Триединый мозг по Полу Маклину».