Я поплакала в подушку, – впрочем, подушки не было, носового платка тоже. Через некоторое время я заснула.
Глава двадцать пятая
Глава двадцать пятая
ДИТИ:
Заперев за тетей Хильдой дверцу в переборке, я вернулась на свое место – и ничего не сказала. Если бы я открыла рот, то наговорила бы слишком много. Я ужасно люблю папу и уважаю его как математика.
Но мне не часто попадались такие эгоисты, как он.
Не то чтобы он был жадный: совсем нет. Не то чтобы он не поделился последней корочкой хлеба: поделился бы. С чужим человеком.
Но если он чего-то не хочет делать, то и не будет. Когда умерла Джейн, мне пришлось немедленно взять на себя все наши денежные дела. А мне было семнадцать. Потому что папа об этом и знать не хотел. Максимум, чего мне удавалось от него добиться, так это чтобы он поставил под чем-нибудь свою подпись.
Я корпела над докторской. Папа если и хотел, чтобы я чем-нибудь занималась, – это только готовкой, уборкой, закупкой продуктов, ведением бухгалтерских книг, управлением нашими предприятиями, заполнением налоговых деклараций, ну и заодно – докторской.
Однажды я нарочно перестала мыть посуду, чтобы проверить, скоро ли он обратит на это внимание. Недели через две он сказал: «Дити, ты когда-нибудь помоешь посуду?»
Я ответила: «Нет, сэр».
«Что такое? Почему?»
«У меня нет времени».
Это озадачило его.
«А Джейн вот как-то находила время на домашнее хозяйство. В чем дело, дорогая?»
«Папа, ей не надо было защищать диссертацию перед дуболомами из аттестационной комиссии. Тема моей диссертации утверждена два года назад. Но меня будут аттестовать люди, которые не в состоянии – по крайней мере четверо из семи – отличить фортран от салбутана[77], терпеть не могут компьютеры и втайне побаиваются, что специалисты по компьютерам отнимут у них работу. Они потому такие требовательные, что