— Так что ты предлагаешь тогда с этим делать? — Я кивнул на шкатулку и на лежащие рядом записки.

— Не знаю, — сказал он и вздохнул.

— Давайте чай пить, — Гуля решила отвлечь нас от неприятного разговора и ей это удалось.

Мы сидели и пили немного остывший чай. Ели заварные пирожные из маленькой частной пекарни, открывшейся за время моего отсутствия через два дома от моего.

— Ты можешь продать все это на аукционе, — сказал я Петру, когда? настроение его улучшилось. — Тебе же, наверно, нужны деньги?

— Да-а, — протянул он задумчиво. — Нам нужны деньги… Меня выдвигают кандидатом в депутаты.

— Да? — удивился я. — Что ж ты с этого не начал? За это и выпить не грех!

Мы налили женщинам вина, а себе снова водки.

— Победы! — пожелал я Петру.

— Можэ, и справди продаты на аукциони? — снова он вернулся в родной украинский язык. — Алэ ж мэни нэ можна так засвичуватысь, цэ можэ комусь нэ сподобатысь…

Он вопросительно посмотрел на меня.

— Можэ, ты продасы? — спросил он. — Я тоби процэнты виддам.

— Попробую, — пообещал я.

Я еще не представлял себе, как и где искать такой аукцион. Но, как говорится, никто меня за язык не тянул. Ни в первый раз, когда я подбросил Петру эту идею, ни во второй — когда пообещал попробовать ее реализовать.

— Слухай, тут тоби щэ дэщо пэрэдалы, — Петр снова взял в руки свою сумку.

Вытащил оттуда папку с бумагами Гершовича, потом коробку из-под обуви. — Вид полковныка. Якийсь пан у цывильному прыходыв. Казав, що його Таранэнко прыслав.

Положив папку Гершовича на край стола, я снял с коробки крышку и увидел внутри хамелеончика. Он, задрав свою уродливую мордочку, смотрел на меня.

— Гуля, — позвал я.

Она подошла. Мы в изумлении смотрели на хамелеона.

— Как он к нему попал? — удивился я.